Творчество поэта, писателя, религиозного деятеля, педагога, историографа и суфийского шейха Мухаммада-‘АлӣЧӯк̣урӣ (1826-1889) явилось заметным фактом в башкирской и оказало значительное влияние на татарскую литературу XIX века [5: 1566]. Корпус его текстов замечателен как по многочисленности, так и по разнообразию жанров итем. Тот факт, что его тексты не только издавались, но и переиздавались, однозначно свидетельствует о популярности М.‑‘A. Чӯк̣урӣ как поэта и востребованности его произведений со стороны современников. Несмотря на значительное число как российских, так и зарубежных [8: 172] публикаций о поэте и его произведениях, его язык ещё не подвергался специальному исследованию. По нашему мнению, на его формирование, особенно на уровне лексики, влияли как языковая ситуация в крае в XIX веке, так и весь комплекс объективных и субъективных экстралингвистических факторов.
Первая характеризуется взаимодействием двух языковых систем - народно-разговорного башкирского языка, представленного тремя диалектами, 12 говорами и возникшим на их основе более или менее унифицированным языком фольклора, и письменным языком тюрки, выполнявшим роль книжной группы стилей (на нём составлялись официальные документы, создавались научные тексты и произведения художественной литературы) [2: 345-348]. Одной из определяющих черт языка тюрки на всём протяжении его функционирования была насыщенность арабскими и персидскими лексическими заимствованиями [6: 1626].
К объективным экстралингвистическим факторам, влиявшим на функционирование арабских заимствований в текстах на языке тюрки, относится высокий престиж арабского языка в странах и регионах мусульманского Востока, северной периферией которого был Исторический Башкортостан. Этот престиж был основан на религиозном представлении об арабском языке как единственном языке божественного откровения. Ценностное отношение к арабскому языку диктовалось самим Кораном, в котором стихи наподобие «Мы ниспослали Коран, подобно [другим писаниям], книгой заветов на арабском языке» (13:37) встречаются многократно. Позиционирование арабского языка как «прекрасного» также основано на кораническихаятах: «Эти [аяты] - знамения ясного Писания.Воистину, Мы ниспослали его (в виде) Корана на арабском языке в надежде, что вы поймете [его содержание]» (12: 1-2)[3].
Изучение арабского языка в мере, достаточной для понимания фраз, произносимых во время пятикратной молитвы, до сих считается поступком категории «ваджиб» - обязательной для исполнения. Науки, как религиозные, так и светские, в исламском мире XIX века также обсуживались преимущественно арабским языком.
М.‑‘A. Чӯк̣урӣ, будучи сначала имамом (настоятелем мечети), затем ахуном(старшим имамом) Бирского уезда, то есть образцовым носителем и транслятором исламских ценностей [8: 130], не мог не разделять всех этих представлений.Принадлежа к суфийскому братству Накшбандиййа и будучи его наставником, М.‑‘A. Чӯк̣урӣ очевидно в полной мере разделял отношение этого ордена к языку и речи, выраженное принципом «Сдерживание языка - занимать язык декламацией Корана, благими наставлениями, увещеванием от греховных дел, зикрами» [9: 71].
Суть этого отношения была предельно ясно выражена великим узбекским поэтом и мыслителем, накшбандийцем Алишером Навои: «Из всех языков арабский язык является избранным и исключительным благодаря своей образности и изяществу, и никто из наделенных речью не смог бы предъявить к нему каких-либо притязаний. Слова его верные и указывают истинный путь, ибо слова всеведущего господа, да будет он велик и славен, и их неподражаемый строй снизошли к нам на этом языке. Благословенные хадисы Пророка, да благословит и да приветствует его Аллах, сказаны тоже на этом языке.Великие святые и высокодостойные шейхи, да освятит Аллах их усыпальницы, высказанные ими поучения и наставления, а также красивые изречения, которые они облачали в одежды написания, - большей частью осуществляли посредством благословенных выражений, благодатных слов и иносказаний» [4]. Украшение речи как цитатами из священных писаний, так и отдельными элементами их языка могло быть для поэта способом её сакрализации, а также одним из аспектов следования «великим святым и высокодостойным шейхам».
По многочисленным свидетельствам, обучение грамоте в традиционных школах - мектебах и медресе - так же строилось на изучении арабского языка при полном пренебрежении родным [2: 353]. Это способствовало формированию у грамотных людей совершенно иного, чем сегодняшний, типа языковой компетенции и появлению среди башкир и представителей других народов края активного тюрко-арабского двуязычия или реже тюрко-арабо-персидского трёхъязычия. Примером последнего является М.‑‘A. Чӯк̣урӣ, который является автором целого ряда текстов религиозного содержания на арабском языке и некоторого количества стихотворений на фарси. Анализ написанных им текстов показывает, что арабский язык использовался преимущественно для создания текстов религиозного содержания и для написания кратких предисловий к тюркоязычным произведениям, то есть выступал по отношению к ним в качестве своего рода метаязыка. Использование его в таком качестве имеет в тюркской культуре глубокие корни, о чём свидетельствуют работа Махмуда Кашгари и другие средневековые литературные памятники.В языковедческих работах, посвящённых арабографичным памятникам Башкортостана на языке тюрки, стилистическая и эстетическая роли арабских заимствований фактически не рассматриваются. Авторы лишь ограничиваются замечаниями о большей или меньшей активности арабизмов в тех или иных произведениях и об их синонимии с исконными лексемами.
В рамках произведений М.‑‘A. Чӯк̣урӣ арабизмы проявляют наибольшую активность в качестве заголовков: произведения с собственно тюркскими заглавиями в его наследии единичны: среди 47 текстов, хранящихся в Национальной библиотеке им. А.‑З. Валиди, их только три. Именуя арабскими словами, словосочетаниями и фразами тюркоязычные тексты, автор стремился представить максимально широкому кругу читателей их содержание («Фус̣ули'арбā‘»‘Четыре сезона', «Машāйих̱‘АлӣГ̣āрӣБулг̣āрӣ» ‘Шейхи Али Гари Булгари', «Наз̣м-и‘Алӣфӣмадх-и Тефкилев» ‘Стихи Али в похвалу Тевкелеву'), цель написания («Таз̱кират ли-ль-ихвāнва-ль-ахбāб» ‘Напоминание возлюбленным и братьям', «Шам‘'ад̣-д̣ийа'фӣтаз̱аккуратикаум-и 'ахль'ад̣-д̣ийа'» ‘Свет свечи в напоминание народу людей света') или собственную оценку («Фус̣с̣'аль-'ах̱йāр» ‘Драгоценности превосходных', «'Агйāн-и мāд̣ӣ» ‘Знатные люди прошлого', «Дурр-и ‘Алӣ» ‘Жемчужины Али'). Используемые в этом качестве, арабизмы являются частью метаязыка и служат отстранённому описанию называемых текстов.(Здесь и далее, приводя арабизмы, изолированные от тюркоязычного текста, мы используем знаки арабско-русской практической транскрипции, а при обращении к контекстам, используем графические средства современного башкирского языка).
Особое место среди них занимают традиционные формулы: басмала - посвящение Богу, салават - благословение в адрес пророка Мухаммада, хамд - восхваление Бога в начале произведения, благословение сподвижникам пророка и праведникам, самоуничижение автора и др. Характерно, что писатель использовал помимо традиционной формулы басмалы конструкции «Бисми-л-карӣми-т̣-т̣аууāб» ‘Во имя Щедрого и Принимающего покаяние', «Бисми-л-карӣми-с-саттāр» ‘Во имя Щедрого и Скрывающего человеческие грехи' и даже «Бисмита‘āлa» ‘Во имя Всевышнего', что может быть связано как со стремлением разнообразить традиционные формулы в рамках допустимого с точки зрения религии, так и с этикетом братства Накшбандиййа.
Как и любые заимствования, арабские слова в текстах М.‑‘A. Чӯк̣урӣ используются для номинации реалий, обозначения которых отсутствуют в родном языке: ғаууас ‘ныряльщик за жемчугом', тәҡриб‘расширенный комментарий', нәби ‘пророк', зат‘сущность, лицо' и др. Подавляющее большинство подобных лексем являются терминами конфессиональными, обозначающими понятия, связанные с исламом: фарыз ‘обязательное с точки зрения религии', хадж ‘паломничество', тәүхид ‘единобожие', мәүлид ‘день рождения пророка Мухаммада', мөфти‘муфтий' и т.п.
Особое место среди конфессиональной лексики арабского происхождения, используемой М.‑‘A. Чӯк̣урӣ, занимают суфийские термины, обозначающие различные состояния «ищущего», этапы «познания божественного», конкретные духовные практики, эмоции и т.д. [1: 116]. Многие из них имеют метафорическую природу, так как «для чистого духом, нравственно совершенного человека метафора есть сама истина»[9: 94]. Некоторые из этих терминов утратили конфессиональный характер и вошливактивный словарный состав современного башкирского языка с небольшим изменением семантики: слово мөхәббәт означает сейчас не «любовь к Аллаху», а любовь вообще, хәҡиҡәт - не «ступень, на которой соискатель достигает истинного господа», а истину в широком смысле, риза - не «согласие с судьбой», а любое согласие.
В произведениях М.‑‘A. Чӯк̣урӣ арабские заимствования подверглись полной морфологической адаптации. Заимствованию подвергались, в основном, имена ('исм): шәйех‘шейх', мәдрәсә ‘медресе', мәҙкүр ‘упомянутый', и отглагольные имена (масдар): иҡбал ‘удача', илтифат‘внимание', арабского языка; число заимствованных глагольных форм невелико. Характерно, что среди заимствованных существительных немало форм множественного числа, передающих общие, собирательные значения: риджал ‘мужи', мужчины, әтраф‘стороны, окрестности', әүләд‘сыны', ихуан‘братья'. Зачастую автор отдавал предпочтения именно им, а не формам с арабским корнем и тюркским аффиксом. Последние, по нашим наблюдениям, несли в своей семантике представление о неопределенности или дискретности: ләбибләрдәнбулубанлар ‘будучи из разумных', риджалыултарафларның ‘мужи тех сторон'. Некоторые формы из первой группы вошли в современный башкирский язык.
В текстах М.‑‘A. Чӯк̣урӣ большинствоарабских заимствований приобрели грамматические черты существительных (категории числа, падежа, принадлежности, сказуемости): хәбибендән‘от его возлюбленного', ансабымыздан ‘из нашего рода', дәүләтендәдүр‘в его власти'. Многие из них выступают в текстах в качестве наречий и прилагательных: лотоф намы ‘прекрасное имя его.' Данный факт связан с тем, что последние две части речи в тюркских языках не всегда поддаются разграничению как между собой, так и с существительными.
Так как тюркский язык произведений М.‑‘A. Чӯк̣урӣсочетает морфологические черты кыпчакских и огузских языков, особого внимания и отдельного рассмотрения - в первую очередь статистического - заслуживает сочетаемость арабских заимствований с огузскими и кыпчакскими грамматическими показателями: сам факт, что в рамках одного текста встречаются варианты одной и той же формы типа вирүбләрбезгәйер-сыуны‘[они] дав нам землю и воду' и безәансаббулуранлар‘они будут нам родственники', наталкивает на предположение о мотивированности их употребления.
В предложениях арабские заимствования использовались М.‑‘A. Чӯк̣урӣ в качестве подлежащих: саләтулсунрәсүлә‘да пребудет молитва пророку', халҡы да шөйләбулғанлар ‘и народ таким же был', ләбибләрчыҡдыһәмандин ‘разумные вышли и оттуда', дополнений: күңелкә ал вәлиләрне‘прими в душу наместников [божиих]', йөрәкләрғәмбеләтулды ‘сердца горем наполнились', определений: ғәзизәнсәбемездән ‘из нашего дорогого рода', обстоятельств: аны да сөймәгәнахыр ‘и его невзлюбил потом', простых сказуемых: кем әрнә ‘кто приблизился'. Особенно частоты арабизмы в составе сложных сказуемых в сочетаниях с модальными глаголами ит-‘делать', ҡыл-‘делать', ул-/бул-‘быть': ҙикриҡәлбитүргәбашладылар ‘они начали совершать «зикрсердца»', Барда сыуыбуйындамәғишәтҡылған ‘Жил на берегах реки Барды', Абдал бей вафатбулған ‘Абдал бей скончался', өчйыландатилмиҙулдум ‘три года я там был учеником'.
Писатель активно строил сочетания заимствованных лексем с исконными, в которых первые приобретали логический, интонационный и семантический акцент:Ничәләрулдыдарәсхаб, ничәләрулдыларәхбаб, ничәйәулдыфәтх баб, булубдонйаиләғуҡубә. Ничәләрғалимулдылар, хәҡиҡәтхаҡҡыбулдылар, кәмаләтиләтулдылар, булубджәүһәрмәҫнә ‘Сколькие стали спутниками [пророка Мухаммада], Сколькие стали возлюбленными, скольким распахнулись двери, будучи преследуемы миром. Сколькие стали учёными, обнаружили истинную правду, наполнились совершенством, став подобными жемчужинам';Мөьминулғанбәндәгәкүбдүрфарыз ‘Для верующего много обязательного'; Булмаҡэстәрсеңджәһәннәмдәнәман ‘Захочешь быть в безопасности от ада'.Нередко арабские заимствования и целые фразы располагались автором в финале синтаксических конструкций и на концах стихотворных строк. В предложения постпозитивное расположение арабизмов служило их дополнительному выделению.В стихотворных строках они становились основой для рифм в полном соответствии с традициями арабского стихосложения, для которого характерен монорим с одной и той же согласной в рифмующихся слогах: Әйәдустлар, ҡарындашлар, идүңтәүбә, идүңихсан, Һабәдүрдонйауиэшләр, килүңһәрдәм, идүңихсан ‘О друзья, родные, совершайте покаяние, совершенствуйтесь, Многочисленны дела мирские, приходите всякий раз, совершенствуйтесь', ИдәмЭстәрлебашыныңшәһирхәлфәләренитбаҡ, Бередүр мулла Фазлаллаһдур, аңаәхсанидүбдүрхаҡ ‘Называю известных наместников Стерлибаша, Один из них - мулла Фазлаллах, его Истинный сделал лучшим'.
Стилистическая активность арабских заимствований в текстах на языке тюрки наиболее ярко проявляется в их полной и частичной синонимии с исконными словами. В современном башкирском языке арабизмы в синонимических рядах имеют обычно высокую экспрессивную окраску и соотносятся с книжной группой стилей. Очевидно, чередуя арабские и тюркские слова в своих текстах, М.‑‘A. Чӯк̣урӣ добивался не только разнообразия лексических средств, но и придавал некоторым из них экспрессивную окраску. Так в произведении, условно называемом "Поэтическим родословием", автор активно чередовал лексемы арабского и тюркского происхождения в одинаковых контекстах:Асыл бабам Тубыл, ИртешКәнарындабулубирмеш‘Мой благородный предок жил на берегах Тобола и Иртыша' - Ил-йортсалуб, биләбйортларМиәчбуйындабашҡортлар ‘Заводя жилища, занимая дома на берегах Миасса башкиры', Миәчнәһерендәһәмартҡа‘И реку Миасс позади' - Булуб Барда сыуындәм саз ‘Оставшись довольными рекой Бардой', Риджалыултарафларның‘мужи тех сторон' - Хужаҡылғандаирләре ‘когда делали мужей хозяевами' и пр. Лишь в единичных случаях употребление именно арабских слов мотивировано с точки зрения семантики и контекста: Ҡайудүртйерарасында ‘Среди которых четырех земель' -Ирәктәарзы, дибшунда ‘Говоря: там земля Иряктинцев', Аларбертуғмадурмәшһүр‘Они один род, известно' - Ғәзизәнсабымызданһәм ‘И из дорогого нашего рода', Латиф Урал джанабында, Миәчнәһеретанабында‘На прекрасном великом Урале, В долине реки Миасса'.
Таким образом, активное бытование арабизмов в произведениях М.‑‘A. Чӯк̣урӣ обусловлено культурной и языковой ситуацией в Башкортостане в XIX веке и особенностями мировоззрения, жизненной и творческой позиции поэта. Для М.‑‘A. Чӯк̣урӣ как для мусульманского интеллектуала арабский язык представлял религиозную и эстетическую ценность в качестве языка Священного писания, хадисов и ведущих богословских текстов. Он служил своего рода метаязыком для внешнего описания и номинации произведений на тюрки, источником терминологической лексики и базой для пополнения синонимических рядов. В произведениях автора используются характерные для современного башкирского языка модели морфологической адаптации арабизмов. Поэт активно прибегал к различным синтаксическим способам актуализации лексики арабского происхождения. Языковые техники М.‑‘A. Чӯк̣урӣ, связанные с введением в текст арабизмов, способствовали обогащению как лексической, так и стилистической системы языка тюрки и - через него - современного башкирского языка в период его становления.
Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 14-04-00223.
Рецензенты:ХисамоваГ.Г., д.фил.н., профессор кафедры русской и сопоставительной филологии Башкирского государственного университета, г. Уфа.
ГаляутдиновИ.Г., д.фил.н., профессор кафедрыбашкирского языкознания и этнокультурного образования Башкирского государственного университета, г. Уфа.
Библиографическая ссылка
Саитбатталов И.Р., Фаткуллина Ф.Г. К ВОПРОСУ ОБ ЭСТЕТИЧЕСКОЙ РОЛИ АРАБСКИХ ЗАИМСТВОВАНИЙ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. А. ЧУКУРИ // Современные проблемы науки и образования. – 2015. – № 1-1. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=19104 (дата обращения: 10.10.2024).