И здесь обнаруживается преимущество искусства и эстетического способа убеждения, которые, вслед за Гераклитом, предпочитают тайную гармонию - явной. Издавна эпическая литература представляет универсальный и целостный, всеохватывающий взгляд на событие войны. Древние эпопеи задают на тысячелетия вперед основные параметры философского осмысления войны как феномена человеческого бытия. Война в них осмысливается как игра, как жертвоприношение, наконец, как эпифания (богоявление). Война - событие, идентичное бытию и напрямую ведущее к постижению его сути. В ранних эпических текстах истина открывается человеку в условиях повседневности и в условиях экстремальных, в антиномии порядка, устроения и катастрофы, разрушения. Истинное бытие, обнаруживающее свое содержание в текущей повседневности, выражает себя как идиллия. Гомеровский эпос, стоящий у истоков культурно-художественной европейской традиции, очевидно, содержит в себе идиллический элемент. Об этом свидетельствуют и «Одиссея», и «Илиада». Идиллические картины представлены в одном из самых знаменитых эпизодов «Илиады» - в описании щита Ахилла (Песнь восемнадцатая):
Мягкую новь он представил еще, плодородную пашню,
Трижды взрыхленную плугом. И много на ней землепашцев
Гнало парные плуги, ведя их туда и обратно;
Каждый раз, как они, повернувши, к меже подходили,
В руки немедля им кубок вина, веселящего сердце,
Муж подавал, подошедши. И пахари гнать продолжали
Борозду дальше, чтоб снова к меже подойти поскорее.
Поле, хотя золотое, чернелося сзади пахавших
И походило на пашню,- такое он диво представил.
.........................................................................
И виноградник с тяжелыми гроздьями там он представил,
Весь золотой, лишь одни виноградные кисти чернелись.
Из серебра были колья повсюду натыканы густо;
Черный ров по бокам; окружен оловянной оградой
Сад; чрез средину одна пролегает тропинка, которой
Ходят носильщики в пору, когда виноград собирают.
Девы и юноши там в молодом, беззаботном веселье
Сладостный плод уносили в прекрасно сплетенных корзинах.
(пер. В. В. Вересаева)
Истина, открывающаяся в поэзии повседневного, - истина упорядоченного, мирного, слитого с природными ритмами бытия. Это бытие исключительно земное. Экстремальное событие войны в эпическом произведении (от «Махабхараты» до «Войны и мира» Л. Н. Толстого) всегда выступает как форма трансценденции. Одно из оправданий войны заключается в том, что она разрушает условия повседневного устоявшегося существования, раздвигает пределы бытия и горизонты человеческого сознания, восприятия мира. Она дает человеку возможность либо унизиться до положения «презренного» Терсита (полковник Берг в «Войне и мире»), озабоченного лишь проблемой физического выживания, частными интересами, либо возвыситься до позиции величественного Ахилла, перед которым открывается трагическая сущность героического удела. Гибель - удел всего «прекрасного на свете», так переосмыслит в духе христианского спиритуализма эту мысль романтик В. А. Жуковский. Еще более высокое следствие войны - понимание ее как пути к постижению божественной мощи, величия богов и как пути обретения человеком подлинного совершенства, как возможность приобщиться к божественному замыслу и приблизиться к богам. Это путь Арджуны. В «Бхагавад-гите», представляющей собой обрамленный эпизод «Махабхараты», приведена философская беседа между Кришной, являющимся воплощением бога Вишну, и Арджуной. Эта беседа происходит на поле битвы, непосредственно перед ее началом. Решающее сражение между двумя воюющими кланами, Пандавов и Кауравов, представлено в индийском эпосе как событие грандиозного масштаба, в котором сконцентрированы трагические смыслы бытия. Арджуна - один из пяти братьев-принцев клана Пандавов - перед решающим сражением впадает в сомнение о целесообразности боя, ему открывается весь ужас братоубийственной войны, видится в ней лишь страшное торжество смерти, апофеоз самоуничтожения. Сердцем его овладевают скорбь и отчаяние. Рыдая, он опускается на сидение колесницы со словами: «Не буду сражаться». Кришна в беседе с Арджуной не только объясняет, в чем долг воина и смысл действий человека, но и открывает ему законы мироздания, дает возможность осознать противоречия как частный момент целостного бытия, убеждает в том, что замыслы богов, какими бы непонятными и ужасными ни казались человеку, имеют благие цели. И Арджуна решается принять участие в сражении.
Война становится поводом для постановки коренных этических проблем: о праве посягать на жизнь другого человека, о необходимости исполнения долга, о том, что индивидуальное существование должно быть подчинено общему нравственному закону.
«Отправная точка философии Гиты - этическая и этим она особенно близка традициям русской философии, как правило, тоже носящим выраженный этический характер» [3, 63]. Добавим, что эта философия близка и русской эпической традиции, классическим примером которой является «Война и мир» Л. Н. Толстого. Суть толстовского замысла - претворение истории в эпос, который должен явить торжество нравственного закона и в судьбе отдельной личности, и в событиях истории, «всеобщей жизни людей». Герои книги проходят через ряд эпических ситуаций. Андрею Болконскому и Пьеру Безухову открывается и страшная сущность войны, и ее трагическая необходимость, и ее провиденциальный смысл.
Таким образом, война в эпическом осмыслении - долгий путь к достижению божественной цели, искоренению зла в мире. Это игра богов, но чтобы вести ее, богам нужны посредники (герои), потому что подлинный глубинный сюжет эпоса, как имплицитный, так и эксплицитный, богоявление и богообщение (в окопах, как известно, не бывает атеистов). В древних эпопеях война оказывается зеркальным отражением демиургического акта, транспозицией начала и конца, когда смерть оказывается подлинным рождением. Именно в условиях войны герою открывается понимание того, что Творение (Мир) является эманацией божественной сущности. Тому, кто задумывается, очевидно, что в природе войны есть нечто, выходящее за пределы человеческого разумения, приводящее разум в недоумение, а сердце - в печаль. Робкий (женщина в эпосе, если она не воительница, а мать, жена, сестра) в ужасе отворачивается от картины страдания и смерти, испытывая сострадание и оплакивая величие павшего героя, даже противника. Как говорится в поэме Важа Пшавела «Гость и хозяин»: «Оплакать мертвого героя / Прилично женщине любой». В этом и заключается сила слабого (сила «нежного, по выражению А. С. Пушкина), и в этой «слабости» заключен ценнейший гуманистический смысл, ибо эпос, прославляя беспощадность и несгибаемость воинов, никогда не восхваляет жестокости.
Иная грань человеческого открывается через образ героя-воина. Бесстрашный, задумываясь о страданиях, о жесткости войны (часто братоубийственной) и неотвратимости смерти, приходит к осознанию истории как «вечного возвращения», пути назад, к небытию и началу творения. Это путь каждого и общий путь. Коллективная смерть героев осмысливается в эпосе как жертвоприношение, необходимое для демиургического акта (народ - первочеловек, первосущество, чье тело расчленяется, чтобы дать начало всему сущему). По замечанию М. Элиаде, «каждое жертвоприношение, совершаемое брахманом, означает новое сотворение мира», «реактулизирует архетипический космогонистический акт» [9, 85-86]. Коллективное жертвоприношение восстанавливает единство космоса, воссоединяет творение и богов. Такова война и в эпосе древних индусов или греков, и в произведениях классика русской литературы Л. Н. Толстого. Причины Троянской войны кроются не в человеческой инициативе, не в похищении Парисом Прекрасной Елены, но в воле богов. А. А. Асоян представляет в своей работе мифологический контекст «Илиады». Причины Троянской войны восходят к истории нереиды Фетиды. Она предназначалась Зевсу, но была выдана за царя Пелея, потому что от союза Фетиды с верховным божеством должен был родиться сын, который мог низвергнуть отца с трона. Чтобы избежать вселенской катастрофы, боги решают выдать Фетиду за смертного, а заодно убрать с перенаселенной земли героев, имеющих полубожественное происхождение. От брака Фетиды и Пелея рождается великий герой Ахилл, которому, как и многим ахейским и троянским мужам, суждено погибнуть в битве. «... за внешними квазиисторическими событиями «Илиады» скрывается космологическая драма, обнаруживается вечная проблема смерти, необходимости и ее неизбежности, потому что только через жертву возможно восстановление жизни, и именно в ритуале жертвоприношения продолжение рода и смерть выступают как взаимообусловленные и взаимонеобходимые...» [2; 116, 117].
Таким образом, одним из важнейших критериев эпичности текста, на наш взгляд, становится осмысление войны в качестве акта трансценденции и события эпифании, богоявления и богообщения. В эпическом представлении войны, как ни в каком другом, раскрывается вся полнота человеческого, указываются его границы и обозначается его бесконечность.
В русской классической литературе осмысление войны представлено не только в жанрово-родовых формах эпоса, но и в лирике - М. В. Ломонососва и Г. Р. Державина, В. А. Жуковского и А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и Н. А. Некрасова. Эпическая проблематика осваивается в разных эстетических модусах. Так, для творчества Пушкина - в изображении войны как одного из важнейших событий русской истории - актуально сопряжение героического с темой исторического творчества и государственного строительства. Если Пушкин завершает и синтезирует весь предшествующий опыт русской литературы в понимании героического и военного подвига, то с Лермонтова начинается новый этап в освоении этой темы, этап критического сознания. Наследуя в своем опыте, и личном, и творческом, проблему героического действия, Лермонтов осмысляет ее в самых разных аспектах: национально-народном, личностно-экзистенциальном, религиозно-нравственном. Различные грани темы аналитически развернуты в отдельных текстах. Кажется, о войне Лермонтовым сказано все возможное, и все последующая русская литературы только развивала его мотивы, не добавляя ничего нового. Война как быт и будни; армия как особый социальный организм с присущими ему ритуальными формами поведения и этикетом; война как «трагический балет» - формула, почти недоступная пониманию нашего современника, человека эпохи «бесконтактных» войн, почти покончившей с красотой военной этики, эмблематики и даже «шагистики». Колоссальная техника существенно «упростила» любые контакты (физические, психологические, нравственные) человека с человеком в ситуации войны. У Лермонтова есть и война как «страшная необходимость» (если воспользоваться словами толстовского персонажа); и в этой необходимости есть и героизм, и жестокость, и самопожертвование, и чувство товарищества, и красота, и печаль. Наконец, война как неразрешимая проблема общечеловеческого бытия, «всемирного устроения человечества», как сказал бы Ф. М. Достоевский:
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы - и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: «Жалкий человек!
Чего он хочет! Небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он - зачем?»
(«Валерик»)
Родовое содержание сообщилось в процессе исторического развития эпоса и его малым жанрам. Не будет преувеличением сказать, что Л. Н. Толстой оставил нам два равновеликих эпических памятника: грандиозную «Войну и мир» и маленький «детский» рассказ «Кавказский пленник». Рассказ в формах предельной «простоты» представляет не только историю столкновения и вражды двух народов, но и всю полноту существования различных национальных миров, пребывающих в едином пространстве человеческого бытия, показывает основы их духовной жизни, религиозные, нравственные, социокультурные устои. Многомерность и полнота в изображении и осмыслении войны свидетельствует о вечном дыхании эпоса, одухотворяющем картины битв в произведениях русских классиков.
Рецензенты:
- Денисова Любовь Владиленовна, доктор философских наук, профессор, начальник кафедры философии и политологии Омской академии МВД России, г. Омск.
- Федяев Дмитрий Михайлович, доктор философских наук, доцент, профессор кафедры философии, Омский государственный педагогический университет, г. Омск.