Произведения русской литературы о Первой мировой войне в целом довольно объемно представлены в отечественной науке. Однако немало еще в этой области и лакун. Отнесем к таковым прежде всего произведения, ни разу не публиковавшиеся, «осевшие», так сказать, по разным причинам в писательских архивах. Обнаружение и введение таких документов в научный оборот представляется открытием не только в историко-литературном плане, но и в сугубо историческом, даже антропологическом, поскольку литература не только отражает содержание циркулирующих в обществе идей и мнений, но и во многом задает параметры поведения в обществе, оказывает влияние на формирование новых идей и взглядов, иными словами, является частью публичной культуры эпохи.
Одним из таких произведений, безусловно, заслуживающих внимания исследователей, является пьеса «Распутин» писателя и драматурга первой половины ХХ века Ильи Дмитриевича Сургучева. О ее обнаружении уже сообщалось в нашей статье «Драматургическое наследие И.Д. Сургучева: параметры классификации» [8], а о причинах ее «невостребованности» вкратце говорилось в докладах на недавней научно-практической конференции «Медиа- и межкультурная коммуникация в европейском контексте» (Ставрополь. СКФУ, 2014) [1; 7]. Тем не менее, подчеркнем, что данная пьеса по целому ряду функционально-тематических классификационных параметров может рассматриваться как историческое произведение.
Как известно, основной корпус неизданных произведений И.Д. Сургучева хранится в личном (персональном) фонде писателя в Бахметьевском архиве российской и восточноевропейской истории и культуры Колумбийского университета (Нью-Йорк, США) (далее «Бахметьевский архив»). Там же найдены и два варианта (рукописный и машинописный) пьесы «Распутин». Сопутствуют этим источникам и эпистолярные документы, то есть письма самого Сургучева и его респондентов, в которых данная пьеса упоминается.
Сохранившаяся рукопись состоит из трех фрагментов, написанных на листах формата А4 голубыми чернилами. Все листы пронумерованы: 4 картины первого действия (листы 1-27), 4 картины третьего действия (листы 29-51) и конец второго действия (лист 28). В рукописи много авторских помет, исправлений, зачеркиваний (иногда карандашом), что свидетельствует о кропотливой работе И.Д. Сургучева над сочинением. Даже беглый анализ почерка, манеры ведения записей, оформления полей, помет и т.д. не позволяют усомниться, что данная рукопись принадлежит И.Д. Сургучеву.
Машинопись, также выполненная на белых листах формата А4, представляет собой полный текст драмы «Распутин» в трех действиях и двенадцати картинах: первое действие (листы 1-25), второе действие (листы 26-52) и третье действие (листы 53-74). К данному варианту приложен рукописный титульный лист (б/н) с названием «Распутин», подписью и парижским адресом И.Д. Сургучева, а также важной с точки зрения истории создания произведения пометой: «Пьеса И. Сургучева и П. Ельфимова». Авторская подпись имеется также на страницах 53 (начало третьего действия) и 59 (конец IX картины). На 53 странице подписью Сургучева заверено рукописное примечание, сделанное самим автором: «Пьеса «Распутин» написана мной совместно с П.П. Ельфимовым. Эти картины, почти полностью, написаны лично мной изначально» [6, л. 53]. Вероятно, картины третьего действия Сургучев намеревался опубликовать, чем и продиктована авторская сноска. Была ли она сохранена при издании, если оно было осуществлено, неизвестно, поскольку таковое пока не обнаружено, но в авторизованной распечатке примечание зачеркнуто.
Упоминание в машинописном варианте в качестве соавтора пьесы имени Петра Петровича Ельфимова более чем странно. Он был известен как человек монархических взглядов, журналист, сотрудничавший до революции в петроградской газете «Вечернее время», а в эмиграции - как редактор еженедельной внепартийной газеты «Новая Россия» (Вена) и русско-немецкой газеты «Родина» (Берлин) «вполне антибольшевистского направления», стоявшей «на платформе единения с немцами» [4, с. 452].
Творческий союз драматурга и журналиста сложился летом 1928 года в Париже, о чем становится известно из сохранившегося чудесным образом в архиве чернового варианта письма И.Д. Сургучева П.П. Ельфимову от 28 июля: «В июне сего года, - пишет Сургучев, - я получил заказ написать в одну неделю (Подчеркнуто автором. - Н.М.) пьесу о Распутине. Так как одних человеческих сил недостаточно, чтобы выполнить эту задачу в такой короткий срок, я обратился за помощью к Вам. <...> Я обратился к Вам не как к драматургу, разумеется, ибо трудов Ваших в этой области ни я, да, наверное, и никто не знает. Я обратился к Вам, как к газетному «специалисту» по Распутину...» [5, л. 1].
Далее Сургучев уточняет причины и условия договора о сотрудничестве с Ельфимовым: «...Мне было жаль Вас, беспомощного человека, неоднократно обращавшегося ко мне за материальной помощью, умолявшего меня дать возможность «зацепиться» за чье-то имя и «выплыть». Я подписал с Вами соглашение, <...> я согласился даже поставить Ваше имя рядом со своим: выплывай!» [5, л. 1. об.].
Из приведенных фрагментов становится понятно, что автором пьесы является все-таки И.Д. Сургучев, а роль Ельфимова ограничивалась лишь сбором необходимого исторического материала. В письме, что очень значимо, проясняется период работы писателя над пьесой, точное время ее создания. Подчеркнем: 1928 год - знаковая дата для осмысления итогов и уроков Первой мировой. Это год 10-летия подписания так называемого Брестского мира, по которому Россия, тогда уже Советская Россия, вышла из мировой войны и полнокровно влилась в гражданскую.
Важен в этом письме и намек на мотив, ставший толчком к написанию пьесы «в недельный срок». Здесь надо отметить, что интерес к личности Распутина практически не угасал с момента его появления на исторической сцене. Но спустя десять лет после его смерти миф о Распутине начал расти как снежный ком, в том числе благодаря многократным публикациям на русском языке, а затем и в переводах дневников А.С. Симановича и В.М. Пуришкевича, мемуаров кн. Ф.Ф. Юсупова и прочих источников и документов. Демонизировала личность Распутина и огромная фильмография, которая к 1928 году насчитывала более десяти картин. Известностью пользовались и несколько пьес, одна из которых ставилась даже в Советской России.
Популярность образа «святого дьявола», как назвал его Стефан Цвейг, была огромна, и не воспользоваться этим было, конечно же, нельзя. Предложение о создании пьесы, а затем и киносценария о Распутине поступило И.Д. Сургучеву от Григория Васильевича Ратова - русского актера и режиссера, который с 1925 года обосновался в Нью-Йорке, собрав вокруг себя целую труппу русских актеров-эмигрантов. Процитируем фрагмент оного из писем Г.В. Ратова И.Д. Сургучеву, датированного концом июня 1928 года: «Теперь насчет «Распутина». Он уже переводится - и не позже 20-го августа идет в репетиции. <...> «Распутина» необходимо поставить не позже 15-го сентября, ибо другой здешний антрепренер имеет американского «Распутина», а первый поставивший выиграет. Ставить пьесу буду я, а играть Распутина будет первокласснейший актер Muni Wisenfrend. Это идеальный выбор. С ним у меня будет в понедельник подписан контракт. Аванс на «Распутина» вышлю вовремя, как и было условлено. <...> Предчувствую, что «Распутин» - будет большая сенсация!» [2, л. 2. об.].
Темпоритм данного письма Г.В. Ратова, как, впрочем, и других его корреспонденций, свидетельствует о поистине голливудском размахе во всех его начинаниях. И это было действительно так. В выборе режиссера сомнений у Сургучева не было. Однако театральный успех пьесы зависел не только от режиссера и подобранных актеров, но и от качества, художественных достоинств самого литературного материала. А это мог гарантировать только драматург. Г.В. Ратов понимал это, учитывая, что пьеса пойдет на Бродвее, в знаменитейшем американском театре: «Если бы Вы знали всю правду о том, как искренне и честно и с какой энергией мы здесь работаем для «Распутина», - писал он Сургучеву уже 31 августа 1928 года, - Вы бы спали совершенно спокойно. Самая главная картина «Распутина» - убийство - очень слаба. Ее для Америки нужно сделать гораздо больше, запутаннее, и больше кинематографа...» [3, л. 1. об.].
И все же требуемой режиссером сцены убийства Распутина в пьесе Сургучева не оказалось. Драматург далек был от мысли о пародийно-шутовском пафосе в изображении этой незаурядной и загадочной личности. Его художественная эмоциональность в пьесе опирается на все тонкости и нюансы трагедийно-драматической патетики, что и позволило создать в полном смысле философский текст, требующий не однозначных оценок, но размышлений - размышлений о судьбах Родины и мира, так зависящих подчас даже от жизни и судьбы одного конкретного человека.
Лейтмотивом в пьесе выступает тема Первой мировой войны, формирующая каркас всей драматургической архитектуры. Заявляется она с первой ремарки, с первых реплик действующих лиц и набирает силу к финалу. Сургучев стремился показать все уровни войны в синхронии и диахронии, добившись поистине толстовского мастерства обобщения и типизации. Последовательно, от картины к картине, от реплики к реплике проводит он мысль об идеальном государстве, истинной вере, подлинном патриотизме, вступающих в непримиримое противоречие с реальной действительностью. В пьесе сталкиваются историческое и условно-историческое время, пространство и образ действия. Горизонт эпического размаха подчеркивают слова одного из второстепенных персонажей, звучащие рефреном практически в каждой сцене: «Я не знаю, чем это все может кончиться. Война там - война здесь!» [6, л. 46].
Историзм, понимаемый как способность автора в художественном произведении точно воссоздать облик, колорит, дух ушедшей исторической эпохи, в драме «Распутин» основывается на документальных фактах и свидетельствах, на легендах и преданиях о реальных событиях. Судя по афише, ключевыми фигурами в пьесе, помимо, естественно, самого Григория Ефимовича Распутина, выступают Государь Император Николай II, Государыня Императрица Александра Федоровна, Цесаревич Алексей, Великий Князь Михаил Александрович и др. Обрамляя реальные исторические персонажи целым кругом условно вымышленных героев, автор, с одной стороны, подпитывает миф о Распутине как «друге семьи», «прозорливце» и «целителе», а с другой - развенчивает легенду о его негативном влиянии на исход войны.
Одним из показательных мифов публичной культуры России 1914-1918 годов был миф о предательстве и измене. Почти все тактические и стратегические неудачи России в войне: позорные отступления, поражения и потери, катастрофический кризис в поставках вооружения и боеприпасов - приписывали деятельности шпионов. Фантазии об изменниках, действовавших на внутреннем фронте и вынашивавших планы сдачи врагу всей страны, отчасти подпитывались и литературой периода войны. Все эти настроения общества, до мельчайших нюансов, не ускользнули от И.Д. Сургучева и нашли отражение в пьесе: в разговорах между членами царской семьи, в докладах и поступках чиновников, в скупых репликах военных, в диалогах представителей купечества и светского общества.
Показательна в этом плане сцена обличения торговых махинаций купцов и коммерсантов, преступные деяния которых воспринимались как саботаж и шли вразрез с народным духом войны. Разоблаченные и приговоренные к суровому, но справедливому, по военному времени, наказанию сахарозаводчики, посылают депутацию к Распутину, надеясь на его содействие:
1-й Д е п у т а т (плаксиво): Отец Григорий, вышла ошибка: не вели казнить, вели слово вымолвить. Сахарозаводчики мы. Хранили сахар про запас, на случай; думали: мало ли что?.. Для армии понадобится, в Петрограде недохватка случится. Без злого умысла, видит Бог, да и ты, праведный отец, видишь, ты ведь все видишь, ты святой человек, что без злого умысла... А военные власти...
Г р и г о р и й (гневно и резко перебивая): А военные власти говорят, что вы шпекулянты паршивые, что вы с народа, с мужика-то, двадцать шкур норовите сорвать! Миллионы загребаете! Обмануть меня хотите? Нет вам прощения от мужика! Уходите, уходите! Нет вам прощения! Умели воровать, умейте в тюрьме сидеть! И тюрьмы мало, на каторгу сошлю вас, шпекулянтов! [6, л. 20].
Драматург показывает, что непосредственное участие Распутина в разрешении социально-политических и экономических противоречий, вызванных войной, воспринималось неоднозначно и провоцировало новые конфронтации: «В военные дела все чаще и чаще вмешиваются темные безответственные силы, тыл погряз в неслыханном разврате и кутежах! - восклицает один из персонажей и завершает свой монолог выпадом против главного героя пьесы: - Он одурманил, загипнотизировал царя и царицу, и его корявая рука чувствуется и здесь, в тылу, и там, на фронте. Я боюсь быть пророком, но это к добру не приведет! Это к добру не приведет!» [6, л. 9].
Не обходит Сургучев своим вниманием и так называемую теневую сторону войны: деятельность тайных канцелярий и иностранных военных разведок. В центре их интриг, по замыслу автора, также оказывается Распутин. Именно в нем они видят человека, способного изменить ход течения войны. Втянутой в эту интригу оказываются и царская семья, и российская полиция, и армия, и обыватели. Замысел врагов и предателей России в том виде, в каком он представлен в пьесе, прост: немецкий генерал Людендорф посылает распоряжение офицеру из спецслужб, офицер - завербованному предателю, тот передает человеку из окружения Распутина, он «нашептывает Распутину, Распутин пророчествует государыне, государыня пишет истерические письма с указаниями и советами, что надо делать на фронте, государю, а государь, как верховный главнокомандующий, отдает приказы по армии. И таким образом выходит, что генерал Людендорф командует русской армией» [6, л. 29-30].
Из этого монолога становится понятно, что война, в которую втянута Россия, несмотря на союзнические договоры, в конце концов направлена против нее самой. Сургучеву удается провести мысль, что даже спецслужбы стран-союзниц не допускали мысли о победе России в этой войне, поэтому все силы бросали на ее поражение.
Сам Распутин по сюжету пьесы понимает, что оказался в эпицентре «войны». Кольцо «фронтов», в которые вовлечены Государь и Государыня, - министры и политики, купцы и промышленники, простой народ и иностранные спецслужбы - вокруг него сжимается. Оказавшись в положении загнанного зверя, он пророчествует, но слов его, к сожалению, никто не слышит: «А когда придет мне кончина, то польется гроза на Россию, все погибнут!.. Страшной смертью!.. И царь, и царица, и миллион русских людей... И брат пойдет на брата... И будет глад и скрежет зубовный...» [6, л. 39].
Все мысли и поступки главного героя пьесы - Распутина - тоже связаны с войной. В начале четвертой картины он вопрошает о смысле войны, о силе царской власти, призывает покончить с войной: «Ведь подумать только, сколько миллионов людей погибло, сколько нашего брата, мужика-то, полегло! Довольно крови! Замиренье надоть! Генералы воевать хотят, а мужику-то головы терять ох как надоело!» [6, л. 17]. Боль за Россию, простых людей, более всего страдающих от войны, переполняет слова Распутина, но слышен в них и гнев на раскол в народе, порождаемый войной, на непримиримость сложившихся в государстве «партии войны» и «партии мира».
И.Д. Сургучев - мастер речевого образа. Ему удалось индивидуализировать характеры всех героев через подачу их речевых портретов. Но главное его достижение, конечно же, образ Распутина. Усиливая от картины к картине эмоциональный строй речи главного героя, драматург тем самым определяет главный вектор его действенного восприятия: речь Распутина лишена игры смыслов, сталкиваясь с агрессивно-ироничными оценками в свой адрес, он остается холоден и непримирим, его противоречия и искания соотносимы с противоречиями и исканиями эпохи, в которой он живет, с мыслями и поступками людей, ему сопричастных. Его беспокоит лишь одно - истина, от которой он боится отступить. Правда, на которой стоит Распутин, в том, что он не отделяет свою личную судьбу от судьбы России. О ней лишь его думы, молитвы и слезы: «Господи! Батюшка! Пощади Россию, страну мою великую! Пронеси твои тучи грозовые! Окропи ее дождем летним, благодатным! Услышь молитву мою простую, мужицкую, грешную! Помилуй, Господи! Склонись к нам лицом Твоим милостивым! (Заплакал.) [6, л. 25].
Безусловно, при создании образов персонажей пьесы Сургучев опирался на имевшиеся в его распоряжении документы, дневники, мемуары. Но он высказывает в пьесе и свою правду, свое отношение к историческим фактам, оказавшим влияние на судьбы многих людей. Таким авторским высказыванием стала заключительная картина пьесы. Действие в ней перенесено из многоплановых декораций Петрограда, где завязывались основные конфликты сюжета произведения, в действующую армию, на фронт, в солдатские окопы - туда, где шла не дворцово-интрижная, а настоящая война. В финале пьесы Сургучев воспроизводит события, участником и свидетелем которых был он сам. Это его собственный урок истории. Личностный эффект участия автора в изображаемых событиях достигается особым - репортажным - слогом, диссонирующим по отношению к стилистике всех предшествующих одиннадцати картин.
На фронте, во время затишья между боев, офицер, в веселом расположении духа, доводит до солдат «радостное известие»: «Убили этого негодяя и проходимца Гришку Распутина!» Офицер уходит, а солдаты, расположившись на отдых, угрюмо обсуждают случившееся и осуждают веселье офицера. Заканчивается пьеса немой сценой, перед которой звучит солдатская молитва: «Помяни, Господи, душу усопшего, невинно убиенного раба твоего Григория Ефимовича! Вечная ему память!» [6, л. 73-74].
Таким неоднозначным финалом Сургучев заставляет задуматься над вечным вопросом бытия: «Можно ли смертью одного человека искупить грехи всех людей?» История в который раз показывала: гибель одного человека влечет за собой смерти сотен, тысяч, миллионов людей. Жесточайшая социально-политическая конфронтация, в которую скатилась Россия в начале ХХ века, конфронтация, которую не удалось преодолеть даже перед лицом внешнего врага, постепенно перетекала в братоубийство. А потому и слова Распутина в пьесе о грядущей гражданской войне воспринимаются после такого финала уже не как пророчество, но как слова человека, знающего историю, учитывающего в своих деяниях многовековой опыт человечества. Суть этого знания и хотел передать своей исторической драмой И.Д. Сургучев.
Рецензенты:
Фокин А.А., д.фил.н., доцент, профессор кафедры отечественной и мировой литературы Гуманитарного института ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет», г. Ставрополь;
Чекалов П.К., д.фил.н., профессор кафедры гуманитарных дисциплин ГБОУ ДПО «Ставропольский краевой институт развития образования, повышения квалификации и переподготовки работников образования», г. Ставрополь.