«Не ругайся над бедным, сколько бы он мал не был: он такой же, как и ты человек, и, следовательно, ничем тебя не хуже». [5, с.30]
«Примечай за собой прилежно, и убегай грубых нравов...» [5, с. 29]
Все эти цитаты взяты нами из уникального издания, мало известного отечественным историкам и педагогам. «Новый российский букварь с краткими нравоучениями и повестями» вышел в свет в Санкт-Петербурге в 1775 г., а затем был дважды переиздан - в 1779 и 1785 гг. Электронный каталог «Русская книга гражданской печати XVIII в. в фондах библиотек РФ (1708-1800)» содержит сведения о трех экземплярах «Букваря»: согласно ему экземпляр первого издания находится в Библиотеке Академии наук, второго - в библиотеке Вильнюсского университета и третьего - в Национальной библиотеке Эстонии. [5, 6, 7] Нами в данной статье рассмотрено третье издание, изученное de visu.
Текст «Нового российского букваря» разделен на пять частей: «Краткое наставление о чтении российском» (с. 3-9), «Нравоучения» (с. 10-18), «Примечания» (с. 19-25), «Статьи для памяти» (с. 26-32) и «Краткие детские сказки» (с. 3--79). Проанализируем каждый из разделов и покажем, в чем же состоит уникальность данного издания.
«Наставление о чтении» включает в себя алфавит - заглавные и строчные буквы гражданской печати. В «Букваре» нет церковно-славянской азбуки. Нет заповедей, текстов молитв, символа веры - ничего того, что мы привыкли считать неотъемлемой частью пособий для первоначального обучения в XVIII, да и в XIX в. тоже.
Почему этот компонент отсутствует? Издание не повреждено, все страницы его целы - механическое извлечение какой-либо части исключается. «Букварь» назван «новым» - логично предположить, что из-за использования исключительно гражданского алфавита. Может быть, в нем нет текстов религиозного содержания оттого, что они не могли печататься гражданским шрифтом? Церковно-славянская азбука имела сакральное значение, при печати Священного Писания и в Богослужебных книгах использовалась именно она.
Секуляризация всех сфер общественной жизни являлась яркой отличительной чертой эпохи российского просвещения, этот процесс затронул и сферу образования. Уже в начале XVIII столетия в «Азбуке» Петра I (1710 г.) сразу после слогов были помещены «Нравоучения от Священного Писания по алфавиту избранные», и напечатаны они были - как и вся «Азбука» - гражданским шрифтом. [1, с. 9] Следовательно, подобный опыт в российском книгоиздании был. Однако обычным явлением вплоть до начала XX в. все-таки было представление в учебной литературе богослужебных текстов на церковно-славянском или параллельно - на русском и церковно-славянском языках. [4]
А вот в «Новом букваре» вероучительный блок отсутствует - и это удивительно!
В качестве предположения обозначим три возможных объяснения. Первое - «Новый букварь» предназначался не только для учеников православного вероисповедания, но и для других христианских конфессий (вспомним о Корпусе/гимназии чужестранных единоверцев/одноверцов 1775-1796 гг., о школе при кирхе Св. Петра - Петришуле и других многочисленных неправославных школах). Косвенным подтверждением тому является факт сохранности этого издания в библиотеках Вильнюса и Таллинна. Возможно, по нему учились дети северо-западной окраины Российской Империи - лютеране и протестанты. Известно также, что среди учащихся кадетских корпусов (а «Букварь» отпечатан первым изданием в типографии Морского шляхетского корпуса) было много «лифляндцев и других иноземцев». [3, с. 79] Против такого предположения говорит то, что «Букварь» явно предназначался детям, для которых русский - родной. Этот никак не пособие обучения кого бы то ни было иностранному языку.
Вторая «версия» - «Букварь» был создан в кругу «вольнодумцев», к каковым можно отнести, например, масонский кружок Н.И. Новикова. «Новый российский букварь» издавался «иждивением» книгопродавца К.В. Миллера, второе и третье издание - в типографии И.К. Шнора - принадлежность их обоих к масонству несомненна. Сложные отношения российских вольных каменщиков, и Новикова в частности, с Русской Православной церковью известны. Но именно с церковью - не с верой. А потому опять же невероятным выглядит отсутствие в «Букваре» особого «молитвенного» раздела и даже «Нравоучения от Священного Писания». Впрочем, «Букварь» не является «безбожным» - в его текстах Бог упоминается постоянно, а в контексте присутствуют и заповеди, и смертные грехи, и христианские добродетели, но именно в контексте - ни одно из этих понятий не фигурирует прямо.
И третье гипотетическое объяснение. В «Генеральном плане Императорского Воспитательного дома» (1763-1772) И.И. Бецкой писал о том, что его питомцы должны знать прежде всего не «славенский язык», а «тот, которым пользуемся от природы», т.е. русский. А церковно-славянский должен составлять «познание для детей отменно понятных и назначенных к особливым искусствам», кроме того, этот язык необходимо изучать на более высоких ступенях образования - например, в кадетском корпусе. [3, с. 242] Можно предположить, что «Новый букварь» как пособие, предназначенное для первоначального обучения грамоте, был выстроен как раз в соответствии с авторитетным мнением Бецкого: «Смеха достойный присвоили мы обычай учить детей в школах грамоте по книгам на языке и буквах славенских и провождать в сем учении несколько лет. Не вводить сего способа учения; ибо детям прежде начатия словенского, должно учить буквари печатные на употребляемом ныне языке» [3, с. 241]. Но этот довод опять же не дает доказательного объяснения тому, что в рассматриваемом букваре отсутствуют тексты религиозного содержания. Особенно если принять во внимание, сколь важным считал этот аспект воспитания сам И.И. Бецкой.
Какое-то объяснение могли бы еще подсказать данные о тираже «Букваря», но, к сожалению, такими сведениями мы не располагаем.
Вернемся к содержанию пособия. Вслед за гражданским алфавитом в нем помещены слоги - двухбуквенные (все возможные сочетания, по алфавиту - ба, ва, га, да..., бе, ве, ге и т.д.) и трехбуквенные (бла, вла, гла, бло, бну, и т.д., в том числе не встречающиеся в русском языке сочетания - фня, щна), и некоторые четырехбуквенные - здна, мгла, скна и т.д.
Далее следуют первые связные предложения для чтения - «Нравоучения». Все они разделены на слоги и первое из них: «Страх Бо-жий есть на-ча-ло му-дро-сти» [5, с. 10]. Нравоучения имеют характер как нравственных постулатов, так и поведенческих норм: «Не делай ничего злого; то и тебя никакое зло не постигнет» [5, с. 10], «Ежели желаешь сохранить свое здоровье, то наблюдай умеренность...» [5, с. 16]. Заключительное высказывание: «Будучи в уединении помни, что Бог и совесть твоя пребывают с тобой неразлучно» [5, с. 18].
Раздел «Примечания» - по сути своей краткий языковой справочник. В нем представлены: фонетика - «О самогласных буквах», «О согласных буквах», «О безгласных буквах» (ъ и ь знаки), «О произношении российских букв», «О складах и речениях»; синтаксис - «Употребительные строчные знаки суть следующие: запятая (,), точка (.), две точки (:), точка с запятою (;), вопросительный знак (?), удивительный знак (!), единительный (-), вместительный ( )» [с. 23]. Для каждого знака дается правило его употребления и приведен пример: «Удивительный знак употребляется после восклицания, и вообще после всякой с великим жаром или напряжением голоса сказанной речи. О ты хвала бестолковой черни, почто не презрел я тебя заблаговременно!» [5, с. 23]. В «Букваре» отмечено, что «все сии знаки ставятся по силе разума и по его расположению и союзам».
Следующий раздел имеет заголовок «Статьи для памяти». Фактически это те же нравоучения, но предложения более длинные, сложносочиненные, деления на слоги уже нет. Подчеркнем, что первая же «статья для памяти» такова: «Упрямое дитя, пренебрегающее добрые советы и ласковые слова, достойно телесного наказания» - что явно «расходится» с педагогическими принципами, пропагандируемыми и Бецким, и Екатериной Второй, и Новиковым. [5, с. 23]. Так же как и «Нравоучения», эти статьи имеют содержание как морально-категориальное, так и поведенческое: «Говори всегда правду и не дерзай лгать: ибо хотя ты и можешь обмануть человека, но от Бога ничего не утаишь» [5, с. 27]; «Не доноси на подругов своих ни в каком пороке: но дай им время опомниться и прийти в раскаяние о своем заблуждении»; «Ходи пряменько, не бегай, по сторонам не зевай, и гляди прилежно себе под ноги: то никогда не упадешь» [5, с. 28]; «Не карапкайся на высокие места, и помни, что здоровые члены дороже всего на свете: переломить их можешь очень легко, но исцелить трудно» [5, с. 32] . Интересно, в XVIII в. призывы учебных пособий к благопристойности и примерному поведению побеждали живую детскую природу или были столь же малоэффективны, как и сегодня ...
Самый пространный раздел «Нового букваря» - «сказки». Это вовсе не «волшебные истории», а скорее притчи или поучительные рассказы. Всех «сказок» 33.
Тексты разделены точно пополам: о «хороших» детях («Об умном мальчике», «О правдивой девушке», «О набожном сыне», «О молчаливой девушке» и т.д.) и о «плохих» («О неосторожном ребенке», «О безрассудном ребенке», «О лицемерном сыне», «О ненасытной девушке» и т.д.). Гендерный принцип в рассказах соблюден, но текстов о девушках всего 5 (причем из них 4 - о хороших; в них фигурируют понятия «девушка» и «дитя»); остальные посвящены мальчикам (герой рассказа может быть обозначен как «ребенок», «дитя», «мальчик», «сын»). Личных имен крайне мало - и все эти имена вполне русские (Яков, Петр), главный герой «сказки» имени никогда не имеет - вероятно потому, что должен представлять собой некий обобщенный образ порока или добродетели.
В тематике «сказок» представлены все возможные «детские грехи» - обжорство, лень, ложь, непослушание, упрямство, безрассудство, трусость, спесь, ябедничество; и добродетели - ум, покорность, любознательность, чувство долга, набожность, опрятность, послушание. Финал истории обязательно нравоучительный, но оформлен по-разному.
18 сказок описывают некое «воздаяние» - событие или действие / бездействие других людей и (или) животных, наступившее вслед за хорошим или дурным поступком ребенка.
10 - своим окончанием имеют назидательное изречение - «прямую» мораль.
2 - торжественное обещание героя вести себя должным образом.
2 - вопросы, обращенные к читателю.
1 - «открытый финал».
Приведем примеры предложенных детям сентенций:
1) «все честные люди, слыша о таком дурном его качестве, стали его презирать» [5, с. 44];
2) «свинья вдруг сбила его с ног; и оно [дитя] не только перемаралось с ног до головы, но и до крови расшиблось» [5, с. 40];
3) «надобно слушаться во всем родителей» [5, с. 37];
4) «исполняй волю тех, которым мы столь много одолжены» [5, с. 39];
5) «дитя обещалось следовать впредь родительским увещаниям; и сказывают, что оно в слове своем устояло» [5, с. 43];
6) «дитя устыдилось, признав свою неразсудливость, и стало умнее» [5, с. 66].
Всего два текста в качестве заключения содержат вопрос, обращенный к читателю. Первый из них - «О наделенной девушке». Сюжет: мать покупает игрушки и сласти только той дочери, которая ничего себе не просит; и не покупает ничего детям, которые требуют себе подарков; кроме того, их теперь вовсе не берут в гостиный двор. Сказка заканчивается вопросом: «Достойны ли они были такого наказания?» [5, с. 33].
Второй пример - текст «О двух мальчиках». Один из них послушался предостережения и не стал подходить к улью, а другого ужалила пчела. «Мальчик сей стал умен чрез свое несчастье, а другой послушавшись разумного увещания. Который же из них был умнее?» - спрашивают читателя [5, с. 62].
Обе эти «сказки» расположены в самом начале раздела (первый и третий тексты). Возможно, автор предполагал использовать этот методический прием во всех историях, но затем отказался от своего намерения.
Вопрос, обращенный к герою рассказа, оставленный без четкого ответа и потому образующий «открытый финал», в пособии всего один: «сваливаешь вину на постороннего человека, которого ни душа, ни намерение тебе не известны. Как бы ты рассудил! Может быть, Яков положил нож возле тебя и с тем, чтобы изведать, послушен ли ты своим родителям?» [5, с. 58-59]. Мы не предполагаем, что незавершенность сюжета оставлена автором сознательно - в воспитательных целях, но все-таки и такой вариант финала имеет место.
Очень точно в идеологию эпохи Просвещения вписываются два рассказа - «О любопытном мальчике» и «О лишившемся игрушек мальчике». Причем заглавия не дают нам повода заподозрить, что речь пойдет о пользе наук и учения. На деле это именно так.
Герой первого текста задавал своей матери множество вопросов об окружающем мире: куда придешь, выйдя из города; что такое море; все ли было от сотворения света так, как теперь, и т.д. Мать всякий раз подробно отвечала ему. И, наконец, состоялся такой диалог: «Ах, матушка сударыня! ... Кто вас всему этому научил?» «Книги!» - ответствовала мать. «Книги?» - сказал он с удивлением. «Так пожалуйте и мне все те книги, в которых про это писано». «Да тебе надобно сперва, - ответствовала мать, - выучиться хорошенько читать, когда хочешь такие книги пробегать и разуметь». «Изрядно, - сказал опять сынок, - так я хорошенько буду учиться грамоте». Он и доподлинно устоял в своем слове и вскоре почерпнул разные из хороших книг сведения [5, с. 69-70].
Во второй «сказке» «у некоторого мальчика» отняли родители все его игрушки. «Он, оплакивая любезные свои вещи, спрашивал, для чего отнимают у него то, что столь много по сие время его увеселяло?» [5, с. 40]. Выясняется, что он «барабаном поднимал в покоях великий шум», «мячом вышиб стекло», «плетью стегнул брата по лицу», и за все это его бранили, секли, он падал, ушибался и т.д. В конце концов, дитя признает, что «все его горести происходили ... от худого употребления игрушек» [5, с. 41]. Во избежание этих неприятностей «из прямой любви» родители предлагают ребенку следующее: «Заведи ты себе в цветочных горшках небольшой огород. В ведренную погоду будешь ты выходить для гульбы на поля или в рощи. Иногда можешь ходить в гости к детям нашего соседа и их взаимно к себе звать. Будешь так же учиться играть на гуслях... Еще купим тебе карандаш, да водяных красок целый ящик: и тогда то намалюешь ты себе разных лиц великое множество. Закупим тебе и книг довольно». «И книг купите мне, матушка?» - вскричало дитя. «Изрядно! Так я с сего времени не стану больше забавляться прежними своими игрушками». Потом собрало дитя добровольно все свои безделушки в одно место и просило матушку, чтоб она подарила их какому-нибудь скудному ребенку, которому не можно лучшим, чем забавляться, и коему родители по бедности своей не в состоянии купить таких игрушек [5, с. 41-42].
Подобные рассуждения составляют «примету времени», «маркер» дидактической литературы второй половины XVIII в. Идеи Просвещения оказали существенное влияние на все стороны российской духовной жизни, способствовали ее подъему и диверсификации. Одной их важных характеристик культурного развития страны было изменение количества, качества и номенклатуры издаваемой учебной литературы. Анализ «Нового российского букваря» убедительно показывает, что в этот период появляются разные пособия для обучения грамоте, отличающиеся друг от друга своей адресацией, авторством, содержанием и методическим оснащением.
Сопоставление рассматриваемого издания с другими - аналогичными, определение его принадлежности к тому или другому лингвистическому и педагогическому направлению мысли составят предмет дальнейшего исследования.
В заключение хотелось бы выразить признательность научному сотруднику Национальной библиотеки Эстонии Ларисе Петиной и всему коллективу НБЭ (Eesti Rahvusraamatukogu) за помощь и благожелательное отношение. Кроме того, благодарю чл.-корр. РАО, доктора педагогических наук, профессора В.Г. Безрогова - за возможность пользоваться его советами и поддержкой на всех этапах нашей работы.
Рецензенты:
Романов В.А., д.п.н., профессор кафедры педагогики, дисциплин и методик начального образования, ФГБОУ ВПО «Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого», г. Тула;
Федотенко И.Л., д.п.н., профессор, заведующая кафедрой психологии и педагогики профессионального образования, ФГБОУ ВПО «Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого», г. Тула.