Scientific journal
Modern problems of science and education
ISSN 2070-7428
"Перечень" ВАК
ИФ РИНЦ = 1,006

LINGUISTIC COMMENTARY TO FOLKLORE-ETHNOGRAPHIC MATERIALS OF K. N. UADAEV (UADATI K’UBADI)

Tsallagova I.N. 1
1 Federal State Budget Institution of Science North Ossetik Institut of Humanities and Social Studies after V.I. Abaev of the Vladikavkaz Sciences Centr of the Russia Sciences Academy and the Government of North Ossetia - Alania
This article studies the folklore-ethnographic material recorded from the narrator K.N. Uadaev, who was involved as the main source of dialectological information. The texts under consideration are particularly valuable for historical and linguistic analysis of some linguistic phenomena in the dialects of the Digorian version of the Ossetian language because the phonetic, lexical-semantic and grammatical means of folk-spoken Digorian language of the second half of XIX century and the beginning of the XIX century that were territorially attached to Donifars society are fixed in it. The article identifies and describes some of the distinctive features of the language in the texts under consideration. In the course of linguistic and dialectological analysis, the author observes some of the phenomena associated with semantic development of lexemes, loss of certain meanings in the verbs of general semantics, and archaization of certain grammatical forms.
folklore text Donifars society
Digorian version of the Ossetian language
ossetian dialectology
Многочисленные наблюдения над устно-поэтическим текстом доказывают прямую зависимость лексико-семантического и стилистического своеобразия фольклорного произведения от места его бытования и фиксации. На языковую специфику фольклорного произведения оказывает влияние, наряду с индивидуальным исполнительским предпочтением, принадлежность этого произведения к определенной областной эпической традиции [7].

Объектом нашего анализа является фольклорно-этнографический материал К.Н. Уадаева, предметом - территориальные особенности использования некоторых лексем осетинского языка.

В качестве основных методов исследования использовались описательный метод, основанный на непосредственном наблюдении языковых фактов и их характеристике.

Предметом нашего исследовательского интереса являются современные говоры дигорского варианта осетинского языка. В этом контексте для нас представляют несомненный интерес фольклорные тексты, записанные в различных районах Осетии и в разные временные отрезки. Данная статья посвящена лингво-диалектологическому анализу фольклорно-этнографических текстов, записанных известным собирателем осетинского фольклора Г. Дзагуровым от сказителя К.Н. Уадаева (Уӕдати Хъубади) в 1924 г. [8].

Анализируемый материал включает в себя интересные варианты текстов нартовских сказаний, народных сказок и кратких рассказов о жизни населения Донифарсского и Тапан-Дигорского обществ. Он содержит не только богатый фольклорный и этнографический материал, но и является исключительным лингвистическим материалом по говору осетин-дигорцев Донифарсского общества.

К. Н. Уадаев родился в горной Дигории, в селении Донифарс, в 1842 году. Почти всю жизнь он прожил там и лишь в последние годы жизни переселился на равнину в с. Лескен Ирафского района РСО-Алания. К. Н. Уадаев превосходно знал свой родной язык, легко говорил на балкарском и кабардинском языках, в то время как не знал русского языка.

Селение Донифарс являлось центром Донифарсского общества, одного из четырех обществ располагавшихся в Дигорском ущелье. Донифарсское общество состояло всего из трех селений: Донифарс, Лезгор, Кумбулта. Оно занимало территорию между р. Билагдоном и Лезгорским урочищем на левом берегу Уруха, у самого выхода из Дигорского ущелья. В конце XIX века все население общества насчитывало 1276 человек обоего пола, из которых 643 человека проживало в селении Донифарс [5, с 35-36]. В отличие от других дигорских обществ - Стур-Дигорского, Уаллагкомского и Тапан-Дигорского, - население Донифарса отличалось демократическим устройством. Донифарсцы отличались высоким уровнем самосознания, сплоченности и свободолюбия, они противопоставляли себя населению Тапан-Дигории, в особенности баделятам, что нашло отражение в текстах, записанных от К. Н. Уадаева. Об обособленности донифарсцев, еще во второй половине XVIII века, сообщает русский офицер Л. Л. Штедер. После посещения Дигорского ущелья он отметил, что донифарсцы «уже в течение нескольких столетий отделились от остальных дигорцев, жили в демократическом государственном устройстве и ... соседи считали их непобедимыми» [11, с. 64]. Этот факт, безусловно, должен был способствовать появлению каких-то особенностей в говоре населения Донифарсского общества.

На сегодняшний день в этих селах практически никто не живет, что увеличивает ценность этого материала. К тому же, Г. Дзагуров оговаривает тот момент, что все тексты записаны им в неизменном виде, что еще больше повышает их значение для лингвистических исследований.

Как известно, фольклорный текст привязан к родному диалекту и в то же время остро реагирует на общеязыковую ситуацию. Этим обусловлен интерес лингвистов к произведениям народного творчества, особенно к тем, которые зафиксированы в разных диалектных регионах на конкретном этапе истории народа [6]. Известный исследователь фольклорной диалектологии И.А. Осовецкий, отмечал, что «традиция изучения фольклорного текста как явления устного словесного творчества опирается на понимание языка фольклора как сложного по генезису образования, где диалектически сплавлены его образующие, т. е. и конкретные народные говоры, и диалектный язык как система всех соответствующих диалектных явлений, и общенародный язык в целом как метасистема национального языка» [7, с. 66-68].

Язык старинных песен и былин нередко заключает в себе такие архаизмы, которые давно утрачены в обыденном языке данной местности, а с другой стороны, в нем могут отражаться также черты говора той местности, откуда занесена песня: как известно, фольклорное произведение, зародившееся в одной местности, нередко продвигалось в другие местности, часто охватывающие большую территорию [2, с. 240].

Фольклорно-этнографический материал К. Н. Уадаева является практически единственной фиксацией дигорского языка того периода, территориально прикрепленной к Донифарсскому обществу.

Прежде всего, нужно отметить, что большой интерес представляет значительное количество архаической лексики, которую мы обнаружили в рассматриваемых текстах:

- одежда и обувь, пища и напитки: зӕнгӕйттӕ - ноговицы; хулуццаг кӕрдзин - хлеб из сырого ячменя; зӕтхин кӕрдзин - овсяной хлеб; фӕхсун - выпотрошенная туша барана, сваренная целиком;

- домашняя утварь: урундухъ - кресло; хускъадонӕ - деревянная бочка; санс - клей; синон - кубок, бокал; саугъӕ - ценный подарок; къустелӕ - маленькая кадка и т. д.

- сословная терминология: badeliat - высшее сословие в Дигорском обществе, феодалы Тапан-Дигории и Уаллагкома; rgӕsatӕ - феодалы Стур-Дигории; унӕут - служанкӕ; хъумайаг - жена из низшего сословия; фӕрсаг адӕм - сословие свободных крестьян;

- терминология, относящаяся к военной тематике: ӕстӕр - поход;

тъасхӕ - разведать, разведка; хъатара - патронташ; целхъ - вид клинкового оружия, сон - син. знаг - враг;

- военные укрепления: хъалаур мӕсуг - караульная башня;

- другие: пелеуан - силач (ср. ир. пелуан, диг. пелиуан); енцег / ӕнцег - «воспитанник» (слово связано с распространенным в прошлом у народов Кавказа аталычеством); феддӕн - плата, выплата, подать; адгор - сокращенное от сложного глагола йади корун - 1) заемщик; просящий взаймы; одалживающий; 2) одолжение; 3) должник;

С древнейших времен Северный Кавказ славился своими лошадьми, здесь было выведено несколько пород, главным образом, верховых. На сегодняшний день многие из них, в том числе и осетинская лошадь, исчезли либо потеряли значение [3]. В данных текстах встречаются названия пород лошадей, которые сейчас уже не существуют: коксиуалӕ, алӕпп, тӕрӕн, мистрагъ.

Кроме этого, в текстах довольно частотным явлением является такая архаическая грамматическая форма, как вставка элемента l- в формах множественного числа, например: гъӕукувдтӕлтӕ «общественные пиры (ср, ед. ч. гъӕукувд, мн. ч. гъӕукувдтитӕ / гъӕукувдтӕ); ностӕлтӕ «снохи» (ср. ед. ч. ностӕ, мн. ч. ноститӕ), галӕвгӕрстӕлтӕ «жертвоприношения быка» (ср. ед. ч. галӕвгӕрст, мн. ч. галӕвгӕрститӕ), цихтӕлтӕ «сыры» (ср. ед. ч. цихт, мн. ч. цихтитӕ) и т. д. Напомним, что данное явление характерно для обоих вариантов осетинского языка (дигорского и иронского), но если в иронском оно обнаруживается только при образовании формы множественного числа в некоторых терминах родства, основа которых заканчивается на -d, -t (мад - мадӕлтӕ «мать - метери»; фыд - фыдӕлтӕ «отец - отцы»; ӕрвад - ӕрвадӕлтӕ «брат - братья»), то в дигорском обнаруживается целый ряд слов с данной вставкой. Следует отметить, что А. Дз. Цагаевой, во время первой диалектологической экспедиции в Лескенский и Зольский районы Кабардино-Балкарской Республики в 1956 году, данное явление определено как особенность говора жителей с. Озрек [9]. В этой связи надо отметить, что современные жители селения Озрек являются потомками выходцев из Дигорского ущелья, а именно из селений Донифарс, Кумбулта и Кета [10].

Лингвистов издавна интересовали вопросы, связанные с семантическим развитием лексем: утрата некоторых значений и появление новых в диахроническом процессе языковой эволюции. Этимологические единицы являются благодатным языковым материалом для исследования семантической проблематики [4].

В анализируемых нами текстах обнаруживается использование глаголов в значениях, которые в современном осетинском языке уже утрачены.

Скажем, осетинский глагол широкой семантики ир. wasyn / диг. wasun в иронском имеет значения: 1) «свистеть», «играть (на свирели, трубе и т. п.)»; 2) о звуках издаваемых самыми различными животными; 3) в дигорском, кроме вышеперечисленных имеется еще значение - «огласить», «громогласно объявлять», «провозглашать» [1]. В современных говорах дигорского диалекта глагол wasun потерял значение «огласить». Однако в фольклорно-этнографических текстах, записанных от К.Н. Уадаева данный глагол активно используется именно в этом значении, например: Сирдон къуӕцӕл амадта ӕма уӕдта сӕ еуей (уӕйуги) рауаста ма ин загъта ....- Сырдон строгал (обтесывал) палку и затем окликнул оного из них (великанов)...[8, с. 32]; Дууӕ лӕги кӕрӕдзей ку рауаса.... - Когда два человека друг друга окликают... [8, с. 30] и т. д.

Осетинский глагол ир. styn / диг. istun в дигорском имеет значения «стоять», синонимично lӕwwyn; ӕristun  «остановиться», «стать»; в иронском - «вставать, подниматься»; systyn «встать»; festyn «вскочить (с места)», «стать (кем, чем)», «обратиться, превратиться (в кого, во что)»; rastyn «выступить», «восстать», «встать»; rastad «восстание» [1].

В современном дигорском глагол istun в значении «стоять», «находиться» практически полностью заменен синонимом lӕwwun, хотя в словарной статье, посвященной этому глаголу, В. И. Абаевым отмечено, что в значении «стоять» в дигорском чаще используется глагол istun [1]. Отметим, что осетинский глагол ир. lӕwwyn / диг. lӕwwun имеет значения: 1) стоять, пребывать, оставаться, выдерживать, устоять; 2) ждать; 3) сохраняться, не изнашиваться (об одежде), не портиться (о продуктах).

Причастие настоящего времени stӕg «стоящий» мы находим в лексикализованном диг. урдугистӕг «виночерпий» (букв. «стоящий прямо»).

В текстах, записанных от К. Н. Уадаева мы видим полную палитру значений глагола styn, он используется как в значении «стоять, находиться», так и в значениях «встать, превратиться, оказаться», например:

Сирдон Уазай бӕрзондмӕ иссудӕй ӕма истадӕй уоми...- Сырдон поднялся на вершину Уаза и стоял (находился) там...[8, с. 28]; Бӕлӕстӕ цадӕмӕ бахӕссуй ӕма сӕ кӕрӕдзебӕл рӕнгъитӕй ниццурхуй, ӕхуӕдӕг ба сӕ буни балӕсуй ӕма ӕхсӕвӕй-бонмӕ сӕ буни фестуй - Относит деревья к озеру и складывает их друг на друга, сам залезает под них и находится там всю ночь [8, с. 18]; Ӕртиккаг хатт ку фестадтӕн...- Когда я встал в третий раз... [8, с. 13]; Ӕдта куй фестӕ! - Тогда превратись в собаку...[8, с. 13]; Цӕун байдӕттонцӕ ӕма Нартигъӕумӕ исхъӕрдтӕнцӕ ӕма гъӕуи фӕсте нистадӕнцӕ - Начали они идти и когда добрались до села Нартов за селом остановились [8, с. 24] и т. д.

В данных дигорских текстах встречаются некоторые иронские формы, что само по себе является удивительным, так как на тот период контакты были довольно ограничены, тем не менее, мы имеем: фӕлтау (ср. диг. уой бӕсти) «вместо этого», фӕндаг (в диг. над) «дорога», хуӕрзбонӕ (ср. ир. хӕрзбон, диг. дзӕбӕх уотӕ) - букв. «хорошего вам дня», кӕугӕ цӕмӕн кӕнис (ср. диг. кӕугӕ цӕмӕ кӕнис) - «почему ты плачешь», хускъ гъог (ср. диг. хускъӕ гъог) - корова не дающая молока, искъуард кодта (ср. ир. къорд, диг. къуар «группа») - букв. «создал группу людей», в том же значении встречается слово ракъуар ӕнцӕ и т. д.

По результатам описания и анализа имеющихся материалов можно сделать вывод, что фольклорные тексты, территориально прикрепленные к определенному месту и временному периоду, могут выступать убедительным свидетельством семантических и грамматических перемещений и преобразований, непосредственно связанных с эволюцией языка.

Список сокращений:

Диг.- дигорский вариант осетинского языка

Ир. - иронский вариант осетинского языка

Рецензенты:

Гацалова Л.Б., д.фил.н., ведущий научный сотрудник отдела осетинского языкознания ФГБУН Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-Алания, г. Владикавказ.

Парсиева Л.К., д.фил.н., доцент, ведущий научный сотрудник отдела осетинского языкознания ФГБУН Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В.И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО-Алания, г. Владикавказ.