Введение
Работая с архивными материалами В. Набокова в швейцарском городе Монтрё, итальянская исследовательница Серена Витале обнаруживает досье, которое переводится с английского языка как «Лекции о Пушкине»; в нем помещены заметки и записи, сделанные В. Набоковым при подготовке курса лекций по русской литературе для студентов Корнельского университета [2]. В числе документов, в частности, имеются сами университетские лекции, переводы стихотворений А.С. Пушкина на английский язык, черновые наброски к лекциям по русской литературе и комментариям к роману «Евгений Онегин», а также другие авторские материалы в рукописях. Символичным эпиграфом ко всему курсу лекций служит пушкинское стихотворение «Из Пиндемонти» в переводе В. Набокова. Мудрая формула свободного творчества, выраженная А.С. Пушкиным, в полной мере соотносится с эстетическими устремлениями Набокова-писателя.
По верному слову Ив. Толстого, «Набоков ценит в чужом литературном наследии лишь то, что пестует в своем собственном - силу и непосредственность чувства, повествовательную опытность», когда авторская мысль выражена кратко, емко, эмоционально, а сам автор свободен от каких-либо обязательств, притязаний и ограничений [7]. В числе вышеупомянутых архивных материалов находятся также переводы таких поэтических произведений Пушкина, как, например, «Зимнее утро», «Эпиграмма на Воронцова», «Имя», «Подражание Корану», «К Жуковскому», «Поэт» и др. Изначально переведенные стихотворения предназначались для использования в практике преподавания курса русской литературы. Позднее некоторые из них были включены в комментарии к «Евгению Онегину» и вошли в сборник переводов русской поэзии «Три русских поэта» на английском языке [2; 13; 14].
В 1941 г. Набоков начал читать курс лекций по русской литературе в колледже Уэллсли и в этот период осознал необходимость выполнения переводов лирических стихотворений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева и высоко ценимого Набоковым романа в стихах «Евгений Онегин» [8; 11]. Достаточно продолжительная преподавательская деятельность Набокова в американских университетах на протяжении 1940-1950-х годов служила делу утверждения общечеловеческих принципов, органически присущих традиции русского художественного слова, поэтому значительность его вклада в развитие и пропаганду идей русской культуры не вызывает сомнений. Вместе с тем правомерно согласиться с мнением биографа Э. Филда, который отмечал, что «в этих искрометных и увлекательных лекциях очень многое определялось личным утверждением себя как художника исторической традиции, в которой он себя видел, и в определенной степени все это он создал для себя, поскольку был поэт» [10]. В России и на русском языке лекции по русской литературе Набокова были опубликованы в 1996 году и являются переводом соответствующего английского издания 1981 г. [5]. Сборник материалов включает следующие статьи: «Писатели, цензура и читатели в России», «Николай Гоголь», «Иван Тургенев», «Федор Достоевский», «Лев Толстой», «Антон Чехов», «Максим Горький», «Пошляки и пошлость», «Искусство перевода», а также несколько эссе в формате приложения к основному корпусу литературно-критических статей: «Торжество добродетели», «О Ходасевиче», «Пушкин, или Правда и правдоподобие» и предисловие к «Герою нашего времени».
Цель исследования
Целью исследования является историко-литературный и историко-культурный анализ лекций В. Набокова о русской литературе XIX века, а также определение роли и места литературоведческого опыта писателя для формирования его художественного сознания.
Материал и методы исследования
В качестве материала исследования привлекались литературоведческие статьи В. Набокова О Пушкине, Лермонтове и Гоголе. Для анализа были использованы общенаучные и лингвистические методы: сравнительно-типологический, интерпретационный и описательный.
Результаты исследования
1. История написания Набоковым лекций по русской литературе связана, во-первых, с необходимостью выжить в жестких условиях эмиграции в Америке в творческом и просто житейском смысле. Создавать новые художественные произведения на русском языке представлялось бессмысленным занятием, поскольку аудитория, читающая на русском языке, была очень невелика, и прожить на вырученные от продажи книг средства было практически невозможно. Во-вторых, писать на английском языке «мистические истории» или «книги с добродетельными героями и томительными любовными сюжетами» по совету литературного агента все-таки оставалось неприемлемым для писателя, который на родном языке уже получил известность в качестве автора самобытных литературных произведений [4]. Поэтому предложение, поступившее из Стэнфордской летней школы в 1941 г. оказалось решением многих проблем для Набокова-писателя, так как преподавание русской литературы в университете являлось своего рода творчеством. Оно было напрямую связано с размышлениями Набокова о сущности, роли и значимости классической литературы и чтения художественных произведений для думающего и формирующегося человека (студентов американских университетов) и общества в целом. В то же время Набоков открывал для себя новую страницу в творческой биографии, становясь интерпретатором русской поэзии и прозы и пропагандистом идеалов русской литературы XIX века в англоязычной среде. Следующим творческим шагом Набокова стало создание романов на английском языке «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» (1941) и «Под знаком незаконнорожденных» (1947) при финансовой поддержке фонда Гугенхейма и по рекомендации известного в Америке литературного критика Э. Уилсона [3]. Знакомство, а впоследствии весьма неоднозначное и противоречивое сотрудничество с Э. Уилсоном, начавшись в контексте литературных дискуссий, перерастало из дружеских в непримиримые споры, что в конечном итоге привело к разрыву творческих отношений. Однако в начале творческого пути Набокова в Америке деловые контакты с Э. Уилсоном способствовали вхождению русского писателя в новую литературную среду.
2. В 1937 г. в Париже была опубликована статья Набокова «Пушкин, или Правда и правдоподобие», написанная по-французски и генетически восходящая к курсу лекций по русской литературе [5]. В ней автор предельно четко формулирует принципы подлинного искусства. По мысли Набокова, Пушкин являет собою идеальный образец служения Музе, ибо в самых «затаенных уголках» его поэтического творчества звучит истина, нерушимая как сознание, и это истина искусства. В своих художественных произведениях он так же естественен и гармоничен, как сама жизнь, его искусство заключается в живописной, богатой смысловыми оттенками правде жизни: «Тогда жизнь становится занимательной, когда погружаешься в такое состояние духа, при котором самые простые вещи раскрываются перед нами в своем особенном блеске» [5]. В окружающей действительности по-прежнему остаются в почете добро и красота, а Пушкин умел находить их в повседневной жизни и художественно осмыслять в своих произведениях (ярким примером служит пушкинская лирика), и в этом Набоков видит смысл литературного творчества. Жизненный оптимизм и открытость движению жизни созвучна эстетике самого Набокова, мастера повествовательных деталей и создателя целой галереи ярких узнаваемых образов, наделенного оптимистичным отношением к жизни: «Если же жизнь иногда кажется мрачной, то только от близорукости. Для тех, кто умеет смотреть, она предстает такой же полной открытий и наслаждений, какой она являлась поэтам прошлого» [5].
3. Как вполне осознанный шаг следует рассматривать обращение Набокова к переводу романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», который он выполнил в 1958 г. совместно с сыном Дмитрием [9]. Думается, Набокову понятны и близки и характерные романтические мироощущения Лермонтова и присущее ему повседневное творческое постижение жизни. Но вместе с тем он не разделяет пессимизма писателя, темной печали и уныния в оценке человеческого бытия. Так, в предисловии к английскому переводу романа Набоков-литератор, в частности, отмечает новизну художественного мышления молодого писателя, которое отчетливо прослеживается в создании целостной картины глубоко личного восприятия мира, сообщающей всему повествованию эпичность, при этом автобиографическое начало обретает статус общечеловеческой значимости: «Автор постарался отделить себя от своего героя, однако для читателя с повышенной восприимчивостью щемящий лиризм и очарование этой книги в значительной мере заключаются в том, что трагическая судьба самого Лермонтова каким-то образом проецируется на судьбу Печорина» [5].
В лермонтовском романе Набокова привлекает, прежде всего, оригинальность и новизна сюжетно-композиционного решения. Так называемая спиральная композиция (термин Набокова), основу которой составляют принцип смещенной хронологической последовательности и принцип стереоскопического (объемного) изображения персонажа, актуализирует диалогичность романа, оттеняет динамику авторской мысли и в конечном счете подчиняется художественной правде повествования.
4. Гоголь, несомненно, один из самых любимых писателей Набокова, следовательно, в своей эстетической концепции творчества он не может не учитывать художественный опыт великого русского прозаика, причем сам факт какого-либо влияния Гоголя не следует понимать чересчур буквально: «Отчаявшиеся русские критики, трудясь над тем, чтобы определить влияние и уложить мои романы на подходящую полочку, раза два привязывали меня к Гоголю, но поглядев еще раз, увидели, что я развязал узлы, и полка оказалась пустой» [5]. В одном из интервью Набоков прямо заявляет: «Я внимательно следил за тем, чтобы ничего не взять у Гоголя. Как учитель он сомнителен и опасен. В своих худших украинских вещах он никчемный писатель; в своих лучших он неподражаем и ни с чем не сравним» [12].
По мнению Набокова, Гоголь является великим писателем мировой литературы, который отличается универсальной способностью художественного обобщения целостности бытия. Для Набокова-писателя он в первую очередь значителен как тонкий стилист, у которого мастерское владение словом сочетается с глубокой эпичностью и откровенным лиризмом повествования: «Его произведения, как и всякая великая литература, - это феномен языка, а не идей» [5]. Его стиль, по мысли Набокова, обладает особой кривизной, подобной кривизне жизненного пространства, потому «подлинный сюжет (как всегда у Гоголя) в стиле, во внутренней структуре» [5]. Набоков глубоко убежден, что великая литература идет по краю иррационального, и у Гоголя «иррациональные сдвиги», «которые одновременно затемняли фразу и вскрывали тайный смысл», являются основой его искусства [5]. Поэтому, по верному наблюдению Набокова, художественное достоинство произведения «зависит (как и во всяком шедевре) не от того, что сказано, а от того, как сказано, от блистательного сочетания маловыразительных частностей». Дело в том, что «гений Гоголя пользуется не основными химическими свойствами материи («подлинной действительностью» литературных критиков), а способными к мимикрии физическими явлениями, почти невидимыми частицами воссозданного бытия» [5].
5. К числу шедевров гоголевского поэтического слова Набоков в соответствии с присущей ему эстетикой восприятия действительности относит пьесу «Ревизор», поэму «Мертвые души» и повесть «Шинель», так как в них отражается подлинная жизнь художника. Отмечая художественное совершенство произведения «Ревизор», которое, по мнению Набокова, не было комедией, он, в частности, использует знаковые эпитеты. По его определению, пьеса «Ревизор» является «самой великой пьесой, написанной в России». Или, говоря иными словами, «тайнами иррационального, познаваемыми при помощи рациональной речи» [5]. Иными словами, в «Ревизоре» Гоголю удалось создать настоящую живую жизнь: «Пьеса начинается с ослепительной вспышки молнии и кончается ударом грома», и, таким образом, весь мир представляет собой «трепетный голубой всполох», в центре которого мы находимся [5]. Гений гоголевского духа искрящимся светом озаряет низкую действительность реальной жизни, при этом художественный мир Гоголя оказывается зеркальным пространством с особым способом отражения, «потусторонний мир, который словно прорывается сквозь фон пьесы, и есть подлинное царство Гоголя» [5].
6. По справедливому определению Набокова, произведение «Мертвые души» является поистине энциклопедической поэмой об опасности бездуховности человеческого существования, которому прямо противостоит стремящееся постичь суть явления активное авторское сознание. Пронзительный лиризм гоголевских раздумий о судьбах родины и народа (во многом созвучный мироощущению самого Набокова в условиях территориальной и культурной эмиграции) явственно подчеркивает высокую нравственную позицию художника, наделенного неравнодушным взглядом на окружающую его действительность: «Мысли о России, какой ее видел Гоголь (необычный пейзаж, особая атмосфера, символом которой является длинная, длинная дорога) прорисовывается во всей своей причудливой прелести сквозь грандиозное сновидение поэмы» [5]. Период, когда создавались очерки о Гоголе, представлялся чрезвычайно драматичным этапом в творческой судьбе Набокова. Это был период «мучительного перехода на второй язык», когда писатель был вынужден отказаться от «музыкально недоговоренного лада» русского языка и перейти на «второстепенный» английский язык [6].
7. Подлинным триумфом иррационального прозрения Гоголя именует Набоков знаковую для последующей русской литературы повесть «Шинель» - «гротеск и мрачный кошмар, пробивающий черные дыры в смутной картине жизни», а сами «провалы и зияния в ткани гоголевского стиля соответствуют разрывам в ткани самой жизни» [5]. По Набокову, творческое прочтение повести выявляет изначальную абсурдность и трагичность призрачного мира и человека, тщетно стремящегося к достижению тщетной цели. Он, в частности, заключает: « <...> мир этот есть, и он исключает все, что может его разрушить, поэтому всякое усовершенствование, всякая борьба, всякая нравственная цель или усилие достичь так же немыслимы, как изменение звездной орбиты» [5].
8. В лучших гоголевских произведениях тесно ощутима преемственная связь с пушкинской традицией поэтического слова. Однако болезненный мистицизм, первые признаки которого реально наметились вскоре после написания «Ревизора» и появления настойчивых социально-сатирических интерпретаций пьесы, в конечном счете, уничтожили в Гоголе художника. Он окончательно утратил «волшебную способность творить жизнь из ничего», и в безуспешных попытках объяснить свои гениальные произведения самому себе, критикам и читателям вполне сознательно проложил проповеднический путь, далеко отстоящий от сущностных основ искусства [5]. Набоков, конечно, осознавал весь драматизм необратимого раздвоения души Гоголя и сам, как художник, сумел отстоять писательскую независимость, полностью доверившись правдивому изображению действительности, что фактически и является главным предназначением и призванием художника. Гоголь, тем не менее, оказал ощутимое эстетическое влияние на формирование творческого самосознания Набокова главным образом как безупречный мастер поэтического слова и как художник, гениально запечатлевший органическую устремленность человека к высокой духовности и полноте бытия.
Выводы
Подводя итоги, нужно отметить, что лекционный курс Набокова по русской литературе следует рассматривать с позиции пушкинского понимания нравственно-эстетической функции художественного слова [1; 4]. «Пушкинский» взгляд Набокова рассматривается нами как стремление писателя восстановить целостный историко-культурный контекст развития русской эстетической мысли от Пушкина до Гоголя и продолжить эту традицию в XX веке. Для Набокова-писателя, находящегося вдали от исторической Родины и отделенного от русского языка, эстетически и культурологически принципиально важно указать на связь своего писательского творчества и истоков русской литературной традиции. Вынужденный отказ от русского языка в условиях эмиграции в 1940-е гг., воспринимавшийся Набоковым как глубоко личная трагедия, был определенным образом преодолен благодаря приобщению писателя к творческой работе над подготовкой лекций по русской литературе и переводу избранных и знаковых для писателя произведений русской классики на английский язык.
Рецензенты:
Романов А.А., д.фил.н., профессор, профессор-консультант, кафедра иностранных языков Энергетического института Национального исследовательского Томского политехнического университета, г. Томск.
Кобенко Ю.В., д.фил.н., доцент, кафедра иностранных языков Энергетического института Национального исследовательского Томского политехнического университета, г. Томск.