Педагогическая профилактика правонарушений несовершеннолетних – это социально-педагогическое явление, определяющее ювенальную политику государства и имеющее характер социального воспитания (в широком смысле). Обращение к истории профилактики позволяет осмыслить, прежде всего, духовный потенциал, сложившийся на белорусских землях и реализованный в виде социально-педагогической практики. Историческая ретроспектива профилактики досоветского периода помогает осознать ее теоретико-методологический и практический фундамент, а также объективно оценить современную превентивную модель и наметить пути ее совершенствования.
Цель исследования – выявить факторы возникновения и раскрыть содержание педагогической профилактики правонарушений несовершеннолетних в белорусских губерниях второй половины XIX – начала XX века.
Материалы и методы исследования. Материалами исследования стала научная литература по истории, педагогике, юриспруденции, этнографические, статистические, а также архивные источники по изучаемой проблеме. Методами исследования послужили анализ, синтез, сравнение, обобщение, моделирование.
Результаты исследования и их обсуждение. Досоветская модель педагогической профилактики правонарушений несовершеннолетних на белорусских землях начала формироваться во второй половине XIX в. в результате влияния промышленной революции на материальную и духовную жизнь людей. Во второй половине XIX – начале ХХ в. Белоруссия (Виленская, Витебская, Гродненская, Минская, Могилевская губернии) находилась в составе Российской империи, что во многом определило сущность превентивной досоветской модели. В качестве факторов ее зарождения мы рассматриваем предпосылки социально-экономического, мировоззренческого и общественно-правового характера.
К началу ХХ в. в белорусских губерниях завершился промышленно-технический переворот. Объем промышленной продукции увеличился в 37 раз, возникло 16 тыс. новых предприятий. Национальный доход Белоруссии к 1913 г. поднялся вдвое, с 576 млн до 1 млрд. Промышленность укрупнялась: среднее количество рабочих выросло в 6,5 раз и сумма производства в среднем на одну фабрику – в 10,6 раз [14]. Однако, в сравнении с Россией, аграрные белорусские губернии оставались недостаточно развитым экономическом регионом. По словам М.В. Довнара-Запольского, «природа убогая, требующая большого применения труда и капитала, … отсутствие капиталов на месте, отсутствие таких естественно-исторических ресурсов страны, которые бы привлекали капитал извне …» [4, с. 488] характеризовали общую «бледность» хозяйственной жизни Белоруссии.
Мировоззренческой основой помощи «сирым и убогим», ее духовно-нравственным фундаментом явились идеи благотворительности, проповедуемые в религиозных заповедях христиан и иудеев, проживавших на белорусских землях. А.Д. Григорьев отмечает, что «в ХIХ в. социальная помощь нуждающимся сформировалась в настоящую философию солидарности на принципах фасилитарного поведения» [3, с. 187]. По подсчетам ученого, во второй половине XIX в. в Белоруссии действовало 257 благотворительных обществ и 36 благотворительных заведений призрения и воспитания детей. Под непосредственным руководством Мариинского ведомства в Белоруссии за счет пожертвований содержалось 11 детских приютов, в которых воспитывалось около 55 % всех сирот [3].
Определяющий импульс белорусскому детскому призрению придавала российская передовая общественность Москвы и Петербурга. Практически осуществляли эту деятельность богатые российские дамы-филантропы, жены генерал-губернаторов и высокопоставленных чиновников. Так, в 1838 г. супруга витебского генерал-губернатора П.Н. Дьякова открыла в Витебске заведение для бедных девиц [5, л. 5]. В 1849 г. под попечительством супруги генерал-губернатора А.М. Голицына был основан Витебский детский приют и Переходное при нем заведение [5], а также детский приют в Могилеве.
Непосредственное влияние на исследуемое явление оказала либеральная правовая мысль Западной Европы и Америки. Уже в первой половине XIX в. западное общество осознало, что детская преступность – это социальное зло, которое нуждается в предотвращении и исправлении.
Взяв за основу западный опыт, российские юристы (А.Ф. Кистяковский, С.В. Позднышев, Н.С. Таганцев, И.Я. Фойницкий и др.) разработали отечественные теоретические основы принудительного воспитания несовершеннолетних. Первым в Российской империи нормативным документом, заложившим правовые основы педагогического предупреждения правонарушений несовершеннолетних, стал Закон об исправительных приютах 1866 г. Учреждаемые приюты считались «богоугодными и общеполезными заведениями», могли учреждаться государственными, общественными, духовными организациями и частными лицами «для нравственного исправления несовершеннолетних, отдаваемых … по судебным приговорам» [11].
Закон о воспитательно-исправительных заведениях 1909 г. реализовал идею раннего педагогического предупреждения правонарушений несовершеннолетних через законодательное расширение круга лиц, помещаемых в данные учреждения (порочные, бесприютные, нищенствующие, бродяжничающие) [12]. Что касается практической реализации законов, то к 1906 г. на территории Российской империи действовало 52 исправительных учреждения. Если сравнить, например, с Германией, где их было 678, то становится понятным, что это количество было крайне недостаточным для огромного государства. Все эти заведения были делом частной инициативы и содержались Обществами земледельческих колоний и ремесленных приютов на благотворительные средства. Говоря об эффективности принудительного воспитания, К.В. Рукавишников приводит статистические данные, согласно которым у воспитанников исправительных заведений «процент рецидива колеблется от 6 до 9, … тогда как процент для детей, содержащихся в тюрьмах, равен 96» [13, с. 38].
Так, формирование досоветской модели педагогической профилактики правонарушений несовершеннолетних было обусловлено ростом благосостояния населения в результате развития капитализма; благородной религиозно-нравственной потребностью в помощи нуждающемуся ближнему, реализованной в общественной самодеятельности; мощным влиянием либеральной правовой мысли Запада и России на практику принудительного воспитания несовершеннолетних.
Объектом педагогической профилактики являлись заброшенные (бесприютные, беспризорные) и преступные несовершеннолетние. Субъектами педагогической профилактики стали самодеятельные общества и заведения, ими учреждаемые: благотворительные общества; попечительства детских приютов; тюремные комитеты; общества призрения детей лиц, заключенных под стражу и бесприютных; общества земледельческих колоний и ремесленных приютов; воспитательные дома и детские приюты; исправительно-воспитательные заведения (колонии и приюты). Они решали задачи призрения, воспитания и нравственного исправления несовершеннолетних на докриминальном и криминальном этапах педагогического предупреждения.
Анализ источников позволил изучить содержание педагогической профилактики правонарушений несовершеннолетних в досоветский период.
Задачи раннего педагогического предупреждения правонарушений решало призрение сирот, нищенствующих, бродяжничающих и бедных детей. По данным А.Д. Григорьева, в 1899 г. на территории Белоруссии функционировало 29 детских приютов, целью которых было «сохранить или поправить здоровье детей-сирот достаточным питанием и внимательным уходом, обучить грамоте, воспитывать любовь к труду, порядку, послушанию, утвердить нравственное чувство; обучить какому-либо мастерству или определить в другое училище, мастерскую или место службы по выходе из приюта» [3, с. 23].
Первый на белорусских землях воспитательный дом «Иисус-младенец» был основан в 1786 г. в Вильно женой Тронского воеводы Огинского. К началу ХХ в. там призревалось 382 ребенка (197 мальчиков и 185 девочек). При воспитательном доме работали общеобразовательная школа, сапожная и столярные мастерские. Всего в Виленской губернии к концу ХIХ в. насчитывалось 6 приютов, в Могилевской – 8, в Витебской – 6, в Минской – 5 и в Гродненской – 4, в которых содержалось 1326 сирот и полусирот [2].
Призрение в приютах, по свидетельству главной попечительницы Витебского детского приюта С.П. Голицыной, было «поставлено с любовью, … чтобы призреваемые сироты могли получать такого рода воспитание, которое по выпуске доставило бы им средства и возможность трудами своими содержать себя и найти приличное место» [5, л. 11]. Важнейшими средствами воспитания в приютах были элементарное общее и профессиональное обучение ремеслам, производительный труд. В виленских и минских приютах призреваемые воспитанники обоего пола обучались предметам, которые по уставу учебных заведений положены для приходских училищ: Закону Божиему, русской грамматике, чистописанию и четырем первым действиям арифметики, кроме того, девочки обучались вязать чулки, шить белье, вышивать на пяльцах, мальчики – сапожному, швейному, столярному, переплетному и типографскому ремеслам. Мастерские работали на заказ, а заработанные от продажи изделий деньги шли на нужды воспитанников. В Минском приюте Е.А. Трубецкой воспитанницам открывались вклады на сберегательных книжках. В приютских мастерских детей обучали мастера-профессионалы, которых выбирали по конкурсу и достойно оплачивали их труд [2]. Попечительство находило возможным платить учителям в год 100 рублей серебром [6, л. 7]. Воспитательные дома «заботились о трудоустройстве выпускников, … оказывали необходимую помощь в поисках жилья, в течение нескольких лет осуществляли патронаж» [3, с. 23].
С «благой целью упреждения порочности и преступности детей» создавались благотворительные организации для попечения детей арестантов и малолетних правонарушителей. В Витебской губернии силами Общества призрения детей лиц, заключенных под стражу и бесприютных (1893), в Двинске был открыт приют для детей арестантов. При Витебском тюремном замке существовало отделение для малолетних преступников, где содержалось 37 человек. Они трудились на огороде, обучались грамоте и молитвам под руководством священника тюремной церкви. На попечении Дамского отделения Виленского губернского тюремного комитета (1893) находились семьи лиц, содержащихся под стражей. Дамы-патронессы обеспечивали их продуктами, одеждой, денежными пособиями, на благотворительные средства помещали детей арестантов на воспитание в крестьянские семьи и на учебу к мастерам-ремесленникам.
Первый в Российской империи опыт создания колонии для бродяжничающих и нищенствующих детей принадлежит еще дореформенной Белоруссии: в 1819 г. в гомельском имении графа Румянцева под руководством Якова Герда была открыта земледельческая колония для малолетних бродяг. Здесь дети обучались грамоте и ремеслам; успехи были настолько благотворными, что не было необходимости принуждать детей и прибегать к телесным наказаниям [1].
По Закону об исправительных приютах (1866), практически реализованному в Белоруссии лишь к концу XIX в., были открыты три колонии: Витебская земледельческая исправительная колония (1896), Виленская исправительная ремесленно-земледельческая колония (1898), Могилевская исправительная земледельческо-ремесленная колония (1909). Учредителями колоний являлись Общества земледельческих колоний и ремесленных приютов, которые, как отмечается в Уставе Могилевского общества, должны были содействовать «нравственному исправлению несовершеннолетних лиц обоего пола, всякого вероисповедания, впавших в преступление и приговоренных судом к наказанию, приучая их вместе с тем к полезному труду» [3, с. 93]. Благодаря видным деятелям белорусского благотворения, председателям правления Могилевского и Витебского обществ Л.В. Назимову и М.М. Константиновичу «дело призрения порочных и беспризорных детей в губернии стало на прочную ногу». Об опыте работы колоний они докладывали на VIII Съезде представителей русских исправительных заведений в октябре 1911 г.
Вопреки Закону 1866 г. контингент колоний составляли не только несовершеннолетние правонарушители. Так, в Витебской колонии из 58 воспитанников 44 находились «по приговорам судебных установлений губернии», 11 бродяг, а также трое мальчиков, определенных по желанию родителей, «изуверившихся в возможности исправить своего сына обычными и доступными им средствами» [7, л. 19]. Свыше 80 % попадали в колонии за кражи и сбыт краденного, однако были осужденные за поджог, хулиганство, «преступления против нравственности» и др.
Несмотря на то, что колонии находились в ведении Главного Тюремного управления, они не являлись «полицейскими учреждениями», не имели «ни часовых, ни решеток, ни замков, ни запертых ворот». Основой «нравственного исправления» было воспитание в деятельности – сельскохозяйственный и ремесленный труд. Например, Виленская колония имела 249 десятин земли, где выращивались рожь, овес, картофель, гречиха, ячмень, лен, горох. При Витебской колонии находился «плодовый питомник и маточный сад на 6000 саженцев, ферма с коровами, лошадями, свиньями, птицей [7, л. 56]. В качестве воспитательных поручений использовали присмотр за животными [10, л. 56]. По данным архива, мальчики 16 лет работали в поле по 8 часов [8, л. 14].
В Витебской и Виленской колониях воспитанники проходили обучение токарному, слесарному и сапожному мастерству. Стимулом в работе было выходное пособие, пополнявшееся за счет заработка самих воспитанников. В качестве наказания за проступки применялись вычеты из выходного пособия [9, л. 10].
В ходе нравственного исправления воспитанники обучались Закону Божию, чтению, письму и основным правилам арифметики [11]. Сотрудниками библиотеки Виленской колонии проводились тематические мероприятия с участием местных представителей благотворительной общественности, регулярными были посещение церкви и беседы духовно-нравственного содержания [2].
Наиболее суровыми мерами наказания за проступки – грубость воспитателям, неисполнение приказаний, кражи, избиение товарищей, побеги – служили телесные наказания, разрешенные по Уставу колоний, и карцерное заключение от нескольких часов до пяти суток. Также использовались такие меры наказания, как усиленный контроль, изоляция от товарищей, лишение отпуска домой, лишение прогулки в лес, стояние в углу, лишение булки (овощей, плодов) в праздник [9, л. 30-31]. Например, в Виленской колонии в 1911 г. наибольшее количество наказаний было вынесено за курение, а также «за шалости и беспорядки» [2].
В качестве мер поощрения практиковались экскурсии по городу, прогулки в лес (на рыбную ловлю, для купания), бесплатный проезд по железной дороге, раздача гостинцев, плодов и ягод, а также « постепенное увеличение доверия и относительной свободы, отпуски к родителям» [10, л. 8]. Решением педсовета колоний лучшие воспитанники получали право досрочного условного освобождения.
Как свидетельствуют источники, наибольшей проблемой был подбор служебного персонала колоний: из-за отсутствия специально подготовленных кадров директорами становились далекие от педагогики военные (например, директором Витебской колонии был полковник Ревуцкий [7, л. 15]), на должности воспитателей брали народных учителей, а дядьками работали малограмотные рядовые запаса. Нередко работников увольняли из-за «полной непригодности для порученного им дела» [10, л. 16].
Результативность деятельности белорусских колоний, согласно архивным документам, признается удовлетворительной. Так, «к 1 января 1917 г. в Витебской земледельческой исправительной колонии за последние восемь лет перебывало 203 воспитанника, … 147 выбыли, … из них впали в рецидив 4, а другие остаются благонадежными и добропорядочными работниками в течение 3–6 лет» [9, л. 31].
Белорусское население слабо понимало назначение воспитательно-исправительных колоний, о чем свидетельствуют многочисленные прошения об освобождении, а также ходатайства об отдаче на поручительство от родителей с просьбой отпустить их осужденных детей на время сельскохозяйственных работ [7, л. 24]. В период управления Витебской колонией полковником Ревуцким в марте 1917 г. имело место «освобождение народом» – «насильственное освобождение толпою неизвестных лиц всех воспитанников колонии, причем воспитанниками при содействии толпы были насильственно взяты одежда, обувь и полушубки колонии» [8, л. 5].
Заключение. Вышеизложенное дает основания заключить, что во второй половине XIX в. в Белоруссии была сформирована система общественной педагогической профилактики правонарушений несовершеннолетних на криминальном и докриминальном уровнях, в основу которой были положены прогрессивные правовые и педагогические идеи, реализованные по мере возможности силами передовых общественных деятелей. Ее основными характеристиками являются: общественный характер организации; эволюционный, обусловленный прогрессивным мировоззрением процесс; правовое закрепление практического опыта общественной самодеятельности; личностный индивидуальный подход; свобода выбора воспитательного воздействия; опора на нравственно-религиозные ценности; удовлетворительное финансирование; удовлетворительная результативность. В результате исследования определены закономерности, обусловливающие функционирование досоветской профилактической модели: помощь нуждающимся в социальной защите детям как исполнение прогрессивной общественностью гражданского долга; квазигосударственный характер учреждений для детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации; первичность превентивного опыта с последующим законодательным закреплением.
Библиографическая ссылка
Татаринова Н.М. ДОСОВЕТСКАЯ МОДЕЛЬ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ПРОФИЛАКТИКИ ПРАВОНАРУШЕНИЙ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ (НА МАТЕРИАЛЕ БЕЛОРУССКИХ ГУБЕРНИЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX ВЕКА) // Современные проблемы науки и образования. – 2017. – № 1. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=26080 (дата обращения: 10.10.2024).