В отличие от зарубежного, в отечественном средневековом законодательстве нормы, предусматривающие непреступность или ненаказуемость причинения вреда «в состоянии нужды», практически отсутствовали. В качестве основной причины подобного положения историки называют позднее приобщение России к общеевропейской правовой традиции, которая была основана на римском праве.
Круг благ, угрозу которым создавало состояние крайней необходимости, был достаточно ограничен. Так, А.О. Кистяковский отмечал: «Такое ограничение не может быть оправдано сущностью вещей. Бывают случаи, где крайняя необходимость может служить достаточным извинением правонарушений, совершенных для спасения и других благ, кроме жизни и целости телесной» [3] .
Большинство российских теоретиков уголовного права придерживались субъективного обоснования крайней необходимости. Н.Д. Сергиевский полагал, что состояние крайней необходимости уничтожает вменяемость, а лицо лишается возможности «руководствоваться нормами права» [9] Н.С. Таганцев расценивал деяния, совершенные в состоянии крайней необходимости, как ненаказуемые, так как «юридическое свойство» таких действий - это то, что они являются эффективными средствами борьбы за право и уголовное наказание здесь должно исключаться. Применение наказания в состоянии крайней необходимости является бесцельным и с точки зрения преступника, и в интересах общества» [11]. Г.Е. Клоков объяснял ненаказуемость крайней необходимости также бесцельностью наказания с точки зрения как общего, так и специального предупреждения; невозможностью требовать от среднего гражданина героизма, при котором он был бы способен перенести эту опасность; бессилием карательной угрозы удержания лица от совершения преступления в рамках крайней необходимости [4].
Особый интерес вызывает то обстоятельство, что большинство русских юристов допускали защиту собственной жизни за счет гибели другого человека. А. Лохвицкий такую ситуацию проиллюстрировал на примере. «Стая волков преследует двух едущих в санях, один из них ввиду неизбежной смерти хватает товарища и бросает животным, чтобы задержать их и иметь время ускакать, или, что случается часто, во время кораблекрушения - на лодке нет места всем, кому угрожает смерть. Один из оставшихся сталкивает в воду впереди стоящего, чтобы захватить его место» [6].
Теория уголовного права признавала ненаказуемость деяния, совершенного в состоянии крайней необходимости, но оценивала такие действия как противоправные. В уголовно-правовой доктрине того времени выделяли следующие виды воздействия: физическое (vis absoluta) и психическое (vis compulsiva). Относительно состояния крайней необходимости учитывали психическое принуждение и непреступность деяния, оценивая соотношение вреда, причиненного по отношению к вреду предотвращенному, также оценивая и субъективное мнение лица по отношению к тому, какое из благ более ценно по правилу «закон не может требовать геройства» [6].
В Уложении 1903 г. впервые в отечественном законодательстве крайняя необходимость приобретает универсальный характер. Причинение вреда возможно при спасении не только абсолютных ценностей (жизни лица, которое причинило вред, и других лиц), но и для сохранения иных интересов уголовно-правовой охраны.
На законодательном уровне введен новый критерий непреступности причиненного по необходимости вреда - осознание лицом качества опасности и причиняемого вреда и его произвольный выбор («если учинивший имел достаточным основание считать причиняемый им вред маловажным») по сравнению с охраняемым благом.
Пределы правомерности определялись на основе объективного критерия, путем сопоставления причиненного и предотвращенного вреда. Данное правило стало основополагающим и применялось в дальнейшем на всем протяжении развития советского уголовного законодательства. А.А. Ворблевский и Б.С. Утевский, комментируя Уголовный кодекс 1922 г., указывают, что «вопрос о том, является ли причиненный вред "менее важным" по сравнению с охраняемым благом, или нет, решает суд, причем для решения вопроса совершенно безразличен субъективный момент, то есть каким представляется причиненный вред действовавшему (менее важным по сравнению с охраняемым благом или более важным). Важен лишь объективный момент: наличный причиненный вред, который сопоставляется судом с важностью охраняемого блага» [1]. Этот же аспект подчеркивает и С. Канарский, отмечая, что при установлении пределов крайней необходимости «важен лишь объективный момент: наличный причиненный вред, который сопоставляется судом с важностью охраняемого блага» [13]. А.А. Пионтковский, давая социальное обоснование крайней необходимости, говорит, что лишь в этом случае «общество объективно остается в некотором выигрыше» [7]. Следует согласиться с мнением А.М. Плешакова и Г.С. Шкабина, сделавшими вывод о том, что в рассматриваемом нормативном акте законодатель фактически определял действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, общественно опасными, но ненаказуемыми [8].
Таким образом, по УК РСФСР 1926 г. факт причинения вреда в состоянии крайней необходимости мог расцениваться как преступное деяние и порождал уголовно-правовое отношение независимо от соблюдения условий правомерности.
С точки зрения законодательной техники следует признать весьма удачной формулировку опасности, позволяющую более точно определить временные границы состояния крайней необходимости. В частности, в законе указывается на неотвратимую другими средствами опасность. Соответственно толкование этого положения позволяет говорить как о возникшей опасности, так и о предстоящей, но неотвратимой иными средствами.
Отсутствовало единство мнений об основаниях исключения ответственности при крайней необходимости и в судебной практике. При применении нормы о крайней необходимости в судебной практике дела прекращали, указывая, что действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, исключают либо виновность, либо уголовную ответственность [14].
Указанные теоретические воззрения в большей своей части нашли реализацию в нормах Основ уголовного законодательства Союза ССР и Союзных республик 1958 г. Они характеризовались более четкой регламентацией критериев «ненаказуемости» вреда, причиненного в состоянии крайней необходимости. Также причинение вреда в состоянии крайней необходимости признавалось деянием не только ненаказуемым, но и непреступным.
Следует акцентировать внимание на том, что в 1950-е гг. среди отечественных ученых возникла дискуссия о социально-юридической природе крайней необходимости. Одни теоретики указывали, что при крайней необходимости отсутствует общественная опасность как основной признак преступления в советском уголовном праве [2]. Другие, не останавливаясь на этом, признавали вред, причиненный при соблюдении пределов правомерности крайней необходимости, общественно полезным [10].
А.Н. Трайнин придерживался другой точки зрения, которая определяла, что состояние крайней необходимости не исключает общественной опасности деяния, но устраняет его противоправность. Аргументируя свою позицию, он указывал на то, что если в состоянии крайней необходимости происходит столкновение двух интересов, то отсутствуют основания считать, что она, так же как и необходимая оборона, исключает общественную опасность причиненного вреда. «Отсюда необходимо сделать вывод, что состояние крайней необходимости исключает противоправность совершенных в этом состоянии действий. Именно поэтому закон выдвигает особого рода условия, необходимые для признания правомерности действий лица, совершенных в состоянии крайней необходимости» [12].
В УК РСФСР 1926 г. факт причинения вреда в состоянии крайней необходимости мог расцениваться как преступное деяние и порождал уголовно-правовое отношение независимо от соблюдения условий правомерности необходимости. Фактически законодатель признавал действия, совершенные в состоянии крайней необходимости, общественно опасными, но ненаказуемыми. Такой подход позволял признавать крайнюю необходимость самостоятельным основанием освобождения от наказания, а не обстоятельством, исключающим преступность деяния.
Пределы правомерности определялись на основе объективного критерия, путем сопоставления, причиненного и предотвращенного вреда. Данное правило стало основополагающим и применялось в дальнейшем на всем протяжении развития советского уголовного законодательства.
С точки зрения законодательной техники следует признать весьма удачной формулировку, определяющую опасность в УК РСФСР 1926 г., которая позволяет признавать состояние крайней необходимости возникшим как в момент, когда вред правоохраняемым отношениям причиняется, так и в момент возникновения угрозы причинения такого вреда. Подобное толкование временных границ крайней необходимости стало возможным в связи с использованием в норме, ее регламентирующей, указания на неотвратимую другими средствами опасность.
Позитивно воспринимается опыт конструирования норм, являющихся специальными по отношения к общей, предусматривающей крайнюю необходимость. В ст. 140 Уголовного кодекса РСФСР 1926 г., устанавливающей ответственность за производство аборта, имелась оговорка, не расценивающая производство аборта как преступление в случае, если продолжение беременности представляет угрозу жизни или грозит тяжелым ущербом здоровью беременной женщины. Данная норма выполняет определительно-ограничительную функцию, состоящую в установлении пределов действия общеправовых предписаний. В ней как бы фиксируется точка отсчета, с которой начинается процесс более детального регулирования конкретного вида того или иного родового отношения.
Изучение практики применения нормы, предусматривающей крайнюю необходимость, позволило выделить следующую особенность. В случаях возникновения споров, при определении соразмерности вреда, причиненного по отношению к устраненному, сомнения разрешались в пользу лица, действовавшего в состоянии крайней необходимости.
В 1960-1980 гг. в советской уголовно-правовой доктрине превалировала позиция, согласно которой крайняя необходимость являлась деянием непреступным и общественно полезным.
Рецензенты:
Гаврилин Ю.В., д.ю.н., профессор, профессор кафедры уголовно-правовых дисциплин Тульского филиала Московской академии предпринимательства при Правительстве Москвы, г. Тула;
Борисов С.В., д.ю.н., доцент, профессор кафедры уголовного права и криминалистики НОО ВПО НП «Тульский институт экономики и информатики», г. Тула.
Библиографическая ссылка
Станкевич А.М., Наумов В.В. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПРЕДЕЛОВ ПРАВОМЕРНОСТИ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ В ИСТОРИИ УГОЛОВНОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА РОССИИ // Современные проблемы науки и образования. 2015. № 2-1. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=21234 (дата обращения: 09.05.2025).