Теоретическое обоснование А. Белого о смыслопорождающих связях в цикле продуктивно использовано в исследовании внутренних связей прозаического цикла А.С. Пушкина («Повести... Белкина») [2]. В предлагаемом исследовании авторы избрали для научного описания лирический цикл «Подражания Корану» [6].
Тот факт, что Пушкин сам пронумеровал и объединил под одним названием девять стихотворений, бесспорно, свидетельствует о «Подражаниях Корану» как собранном цикле. Использовав содержание многих сур Корана, поэт выстроил текст, который своими частными смыслами может быть понят даже неискушенным читателем, а концептуальность цикла выявляется в результате научного синтеза идейного содержания его дискретных частей.
Формальной особенностью «Подражаний Корану», влияющей на понимание смысла цикла, является количество отдельных текстов, звеньев цепи. Символическое значение этого числа истолковано в специальной литературе: девять характеризует мироустройство, гармонию, рай на земле, духовное совершенство, совершенство идеи, жизнь как борьбу и др. Этот символ универсума и истины актуализирует важнейшую идею пушкинского цикла.
Причины динамических процессов в отношениях человека с богом Пушкиным раскрываются последовательно в подражаниях цикла. Вхождение человека в сознательную жизнь - это сакральный акт, в котором проявляются природные начала (чувства) и культурный опыт (разум) человека. Как он будет этим распоряжаться, зависит от самого человека и окружающего мира.
В первом подражании «Клянусь четой и нечетой ...» Алла (поэт в примечании указал на имя говорящего) перечислил, что он сделал для человека, а именно: ввел его в мир, «язык одарил могучей властью над умами» (даровал ему слово). Далее бог наметил жизненные ориентиры для человека: каждый, пришедший в мир по воле бога, уразумевший слово бога (нравственные законы), должен идти «стезею правды» и поддерживать в окружающем мире веру в божественную истину: «...мой Коран// Дрожащей твари проповедуй». Здесь значимым является признание богом того, что некоторые люди способны забывать слово бога (глагол, язык) и превращаться в бессловесную тварь. Под «тварью» же следует понимать тех, кто потерял связь с богом как ориентиром в жизни; с другой стороны, тварью может быть назван и тот, кто не сумел еще постичь слово бога (нравственные законы), будучи при этом его творением.
Второе подражание «О жeны чистые пророка...» содержит описание окружающего мира и поведение вступающего в него человека. Алла свидетельствует о том, что мир (жизнь) полон соблазнов. Он призывает «чистых» жен хранить свои сердца для «нег законных и стыдливых», а мужей «не пожелать жены чужой». Целомудрие и смирение жен и мужей - те добродетели, которые подвергаются сложнейшим испытаниям на прочность в любом возрасте, особенно в юном. Итак, смысл этого подражания сводится к следующему: человек склонен к потере добродетелей, то есть его внутренний голос (слово бога-совести) не обладает такой силой звучания, чтобы мог заглушить в человеке природные (непросвещенные) чувства. Важно отметить, что нравственный закон, призывающий к целомудрию и смирению (воздержанию), совсем не убивает чувства человека, а стремится утвердить гармонию телесного и духовного, поэтому он призывает к «негам законным и стыдливым». Так, период создания цикла «Подражания Корану» поэт начинает по-иному осознавать цель искусства, заключающуюся, по его мнению, в сотворении идеала.
В третьем подражании «Смутясь, нахмурился пророк...» содержатся размышления о том, как в окружающем мире трудно сохранять душевный покой и свободу тем, кто познал нравственные законы. Алла раскрывает человеку глаза на то, что все люди по природе равны и нет причины для противопоставления одного другому.
В 1823 году Пушкин написал стихотворение «Свободы сеятель пустынный...», которое не отдал в печать. Осознавая свою судьбу в контексте судьбы отечества, лирический герой стихотворения сожалеет о потраченном напрасно времени, с горечью осознает роковую судьбу непросвещенного народа: «В порабощенные бразды// Бросал живительное семя -// Но потерял лишь только время <...>// Паситесь, мирные народы!// Вас не разбудит чести клич...». В то же время в его словах ощущается прорывающаяся гордыня, взгляд на «мирные народы» свысока. Об этом смертном грехе предупреждается тот, кто соприкасается с истиной. Познание нравственных законов (путь пророка) - это духовное восхождение, оно не должно стать поводом для возвышения над другими: «С небесной книги список дан// Тебе, пророк, не для строптивых; // Спокойно возвещай Коран,// Не понуждая нечестивых». В заключительной части подражания указан посланником бога финал жизненного пути человека: «Все пред бога притекут <...>». Следует понимать, что эта метафизическая идея имеет связь не только с третьим подражанием, но может быть вписана в смысл всего цикла.
В четвертом подражании «С тобою древле, о всесильный...» раскрывается самый драматический этап взаимоотношений человека с богом. Человек в своем пути к богу может быть одержимым гордыней и утверждать, что он равен (не подобен) богу и не нуждается в его поддержке: «Я также, рек он, жизнь дарую,// И также смертью наказую:// С тобою, боже, равен я». Чтобы раскрыть ложность этих мыслей, Пушкин использовал библейскую легенду о договоре между богом и престольным ангелом (впоследствии названным падшим, отпавшим от бога): всевышний предложил одержимому гордыней «могучему» (могущему, то есть способному на действия) сотворить свой мир: «Подъемлю солнце я с востока;// С заката подыми его!». Истинность бога как первопричины миропорядка, безусловно, стала понятной «могучему», и поэтому «смолкла похвальба порока».
В сознании человека наступает переломная фаза: он признает идею бога как творца. В пятом подражании «Земля недвижна, неба своды...» лирический герой познает окружающий мир уже другими глазами, он увидел в нем свидетельства творческой силы бога: «Земля недвижна, неба своды,// Творец, поддержаны тобой,//<...>Зажег ты солнце во вселенной,<...>// На небо насылает тучи;// Дает земле древесну сень». Так, всевышний «даровал» могучему откровение, которое изменило дальнейшее отношение человека к богу. Величие человека в том, что он способен признать силу бога, воплощенную в природе и человеке. Итак, пятое подражание занимает в цикле особое место: если в четвертом была измерена власть всевышнего, то в пятом подражании представлена воочию сила бога.
В шестом подражании «Недаром вы приснились мне...» в форме сна рассказывается о том, что путь к богу очень труден, а порой этот путь подобен жестокой и кровавой битве, которая, однако, всегда приносит победу тем, кто в ней участвует: «Вы победили: слава вам,// А малодушным посмеянье,// Они на бранное призванье// Не шли, не веря дивным снам».
Победить в себе безверие может тот, кто уверовал в благо «дивных снов» (но сам не испытал еще их благо). Это условие очень важное: без веры в «дивные сны» борьба бессмысленна. В этом подражании высвечена еще одна очень важная особенность горнего пути: на нем не может быть попутчиков (не верующих «дивным снам»). По этому поводу в подражании дан четкий ответ: «Прельстясь добычей боевою,// Теперь в раскаянье своем// Рекут: возьмите нас с собою;// Но вы скажите: не возьмем». За бога в себе самом нужно самостоятельно каждому бороться и побеждать. К истине приходят только «сражавшиеся», то есть уверовавшие, поэтому не может к нему прийти тот, кто только смотрит на других и жаждет райской жизни за счет их сражения.
Состояние безверия (отсутствие веры в «дивные сны») А.С. Пушкину было знакомо. В Лицее, выполняя задание написать стихотворение на тему веры и безверия, поэт создал проникновенный образ странника, который в ранней юности беспечно, «безумно погасил отрадный сердцу свет» и снова начал искать в окружающем мире признаки божественного присутствия: «Напрасно вкруг себя печальный взор он водит:// Ум ищет божества, а сердце не находит». Безверие - это результат странствия в «долине дикой», неприятия нравственных законов и проявления пороков, о которых Пушкин размышлял во втором, третьем и четвертом подражаниях Корану.
С душевной тоскою лирический герой раскрывает свое внутреннее смятение: «... внемлите брата стон.// Несчастный не злодей, собою страждет он.// Кто в мире усладит души его мученья?// Увы! Он первого лишился утешенья!». Так, упование человека только на собственные силы - сердца ли, ума ли - рано или поздно приводит его к пониманию, что не все подвластно ему в этом мире, что он не всесильный. Такое осознание подвигает человека к поиску той силы, которая не явлена ему, но о которой он знает. И рано или поздно человек ее находит: «Ищите, и обрящете».
В седьмом подражании «Восстань, боязливый ...» воссоздана поэтическая картина пребывания человека в ночи (что синонимично состоянию безверия). Вера в «дивные сны» укрепляется с помощью молитвы, поддержания диалога с богом. «Коммуникация» наиболее продуктивна, когда эфир свободен от лишних звуков, отсюда столь важна ночная молитва, которая обращена к свету-истине: «До утра молитву// Смиренно твори// Небесную книгу до утра читай».
Содержание восьмого подражания логично вытекает из предшествующего: оно воспринимается как внутренний монолог молящегося в ночи путника. «Торгуя совестью пред бледной нищетою...» раскрывает самую важную характеристику воспринявшего божественную истину: он должен быть честен, искренен, должен отстраниться от земных страстей, так как «щедрота полная угодна небесам». На пути к горнему человек должен обрести внутри себя гармонию, которая является основой мироздания.
Девятое подражание «И путник усталый на бога роптал...» замыкает лирический цикл и, по законам цикла, должно быть сцеплено смыслами с восьмым подражанием и с первым. Как показали наблюдения, в предшествующих текстах поэт «рассказал» о трудном пути человека к богу, поэтому начальная фраза в девятом подражании вполне соотносима с предшествующим стихотворением.
На плоскости цикл «Подражания Корану» может быть представлен вписанным в окружность девятигранником. Первое и девятое переложения, замыкающие цепь, имеют общее связующее звено, которое, как нам кажется, обнаруживается уже на самом поверхностном уровне - событийном плане: в текстах подражаний читателям представлена речевая ситуация, в которой участвуют два лица. В первом подражании персонаж от имени «я» произносит для другого («ты») речь, в которой обрисовывает прошлое собеседника («Не я ль в день жажды напоил// Тебя пустынными водами?») и наставляет его на будущее («Мужайся ж,<...>// Стезею правды бодро следуй,// <...> мой Коран// Дрожащей твари проповедуй». Таким образом, текст переложения формализован в монологе, направленном вовне, обращенном к адресату.
Последнее переложение содержит диалог, который обрамлен пространными описаниями. Предшествующие диалогу события свидетельствуют об усталом и страждущем путнике, который вдруг (чудесным образом!) «жадно холодной струей освежил// Горевшие тяжко язык и зеницы <...>». Потом он заснул на долгие годы, а пробудившись, услышал «неведомый глас», обращенный к нему. Последующие за диалогом события имеют более чудесную форму: «И чувствует путник и силу, и радость<...>// Вновь кладязь наполнен прохладною мглой.// <...> ветхие кости ослицы встают...». Необходимо понять причину чудесного превращения, чтобы понять идею всего текста и цикла в целом.
Чудесное преображение «мгновенного старика» и окружающего мира наступило после того, как его одолело горе и уныние, то есть в минуту отчаяния, вызванного услышанным и увиденным в момент пробуждения. Очевидно, что до этого путник находился в забвении (сне), которое он получил случайно (по воле «бога-изобретателя») в пустыне. На такое понимание указывает деталь - «холодная струя», которая соотносима с «холодным ключом забвения» из стихотворения Пушкина «Три источника». «Холодная струя» усладила взор и язык (речь) путника, он остановился на пути преодоления пустыни как бессмысленного бытия. Этот сладостный сон-забвение можно соотнести с поэтическим описанием мечты лирического героя М. Лермонтова из стихотворения «Выхожу один я на дорогу»: он мечтал заснуть не «холодным сном могилы», а пребывать в раю, признаками последнего в стихотворении выступают сладкий голос любви, сень дуба, душевный покой и умиротворение. В стихотворении «Поэт» Пушкин изображает сон-забвение как бездуховное состояние: «Пока не требует поэта// К священной жертве Аполлон, <...>// Молчит его святая лира;// Душа вкушает хладный сон...».
В пушкинском переложении не прояснены временные характеристики сна-забвения путника. Он сам уверен, что проспал сутки, а «неведомый глас» говорит, что прошли годы. Смысл явного расхождения в суждениях о времени сна может пояснить сюжет евангельской притчи, закрепившийся в народных легендах. Так, в легенде «Бедная вдова» повествуется об апостолах, которых Христос отослал к колодцу, но из него нельзя было пить: «там-то срамота, там-то сквернота». Потом «апостолы пришли к другому колодезю: там-то хорошо, <...> растут деревья чудесные, поют птицы райские, <...> а вода такая чистая, студеная да сладкая! - и воротились назад. «Что так долго не приходили?» - спрашивает их Спаситель. «Мы только напились, - отвечают апостолы, - да побыли там всего три минуточки». - «Не три минуточки, а целых три года, - сказал Господь. - Каково в первом колодце, таково худо будет на том свете богатому мужику, а каково у другого колодца, таково хорошо будет на том свете бедной вдове!» [5]. Отсюда следует, что на том свете обретают рай только те, кто преодолевает жизненные трудности и не теряет веру в добро как спасение. Тогда сон-забвение путника - это явленный «дивный сон» об истинности бога.
Бытийная ситуация встречи с чудесным в пустыне нашла отражение и в другом стихотворении Пушкина, которое соотносимо с легендой о библейском пророке: «Духовной жаждою томим,// В пустыне мрачной я влачился<...>// И бога глас ко мне воззвал:// «<...>Исполнись волею моей...». Так, в 20-х годах Пушкин начал художественное исследование динамики человеческих устремлений, парадоксальность бытия.
В девятом подражании отсутствуют слова-наставления, которые произносит «бога глас» в стихотворении «Пророк». Но следует обратить внимание на одну деталь: Пушкин использовал в тексте подражания знак троеточия перед описанием преображения «мгновенного старика». Пропуск смысла может быть продиктован законами цикла: здесь нужно читателю вставить какой-то текст из других подражаний цикла. Безусловно, таким текстом может быть смежный с девятым первый текст, состоящий из монолога посланника бога, продиктовавшего пророку книгу мудрости, нравственные законы. Таким образом, первый текст может быть понят как составная часть девятого текста, объясняющая произошедшее в пустыне чудо: путник осознал поддержку бога и с ним (его наказом) отправляется снова в путь.
Общим местом в трудах пушкинистов является суждение о цикле «Подражания Корану» как реконструкции судьбы поэта-пророка. «Трудно сказать, произошло ли автобиографическое осмысление образа пророка в ходе работы А.С. Пушкина над Кораном, или поэт только после сочинения «Подражаний» стал проводить параллели между собственной судьбой и жизнью основателя ислама, но, независимо от творческой преднамеренности этих сближений и степени их серьезности, А.С.Пушкин имел неоспоримое право ассоциировать свой лирический облик с обликом пророка», - утверждал исследователь Н.В. Фридман [7].
В истории русской поэзии известен еще один поэтический цикл, который состоит из девяти текстов. Это цикл В. Набокова «Ангелы», в котором тоже прослеживается мотив судьбы поэта. Формально в нем отражена гармония и иерархия мироздания, сотворенного богом. Изображение ангельских чинов в цикле выстроено по нисходящей: от серафимов к ангелу-хранителю. В последнем стихотворении изображен лирический герой, который ненавидит «губительную жизнь свою»: ему явлен свет небесный (серафимов), но он не пронизывает его [4]. Думается, что этот цикл был написан под влиянием мысли о величии духовного опыта Пушкина, его божественном даре слова, чего Набоков не чувствовал в себе.
Стихотворения А.С. Пушкина также являются подражаниями сюжетам священной книги, в которой содержатся наставления для человеческого сообщества и для каждого человека в отдельности. Смысловая замкнутость (круг) цикла просматривается в ведущем мотиве: человек получает заветы от бога как знания, в жизненном пути подвергает критической проверке истинность этих знаний (роптать на бога, останавливаться в пути, засыпать), потом снова слушает и воспринимает слова бога и отправляется в путь с богом (верой). Это напоминает сакральный сюжет волшебных сказок о поисках невесты-жены (например, в сказке о Царевне-Лягушке), в котором выделяются пороговые этапы в жизни: имею - теряю - имею. В волшебных сказках торжество метафизической идеи о силе жизни, преодолевающей смерть, обусловлено опытом человечества, который духовная культура возвела в эстетический закон победы добра над злом. Так, путь человека к богу в художественном восприятии Пушкина может быть соотнесен с бытийным сюжетом мирового эпоса.
Рецензенты:
Васильева С.П., д.фил.н., профессор, зав. кафедрой общего языкознания Красноярского государственного педагогического университета им. В.П. Астафьева, г. Красноярск.
Анисимов К.В., д.фил.н., профессор кафедры русской и зарубежной литературы Сибирского федерального университета, г. Красноярск.
Библиографическая ссылка
Лобарева В.С., Бахор Т.А., Зырянова О.Н. БЫТИЙНЫЙ СЮЖЕТ В ЛИРИЧЕСКОМ ЦИКЛЕ А. С. ПУШКИНА // Современные проблемы науки и образования. – 2014. – № 4. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=14091 (дата обращения: 07.12.2024).