Один из главных персонажей осетинской нартиады - Батраз - обладает не только огромной мощью, но и некоторыми магическими свойствами. Уже отмечавшаяся способность Батраза к превращению в муравья дополняет многочисленные аналогии, сближающие его с ведийским богом грозы и войны Индрой, который также принимает этот зооморфный образ в противоборстве с врагами [4, с. 61-65; 3, с. 28-39]. Мифологическая сущность мотива о превращении Индры в муравья блестяще раскрыта в специальной статье В.Н. Топорова [11]. Ученый рассматривает его в контексте так называемого основного индоевропейского мифа, где «идея превращения «разыгрывается» во всей полноте вариантов (как предельно контрастных, так и последовательно градуальных), реализующих такие темы, как противопоставление большого и малого, неба и земли, и связь между ними путем серии переходов» [11, с. 327]. Иными словами, в данном ведийском мотиве обыгрывается одна из тех бинарных оппозиций, которые составляют структурную основу большинства архаичных мифов: «малое - большое». Одолеть «стремящегося к небу», «возросшего и растущего (еще) врага» Индра сумел при помощи не аналогичного (хотя его способность возрастать, наполняя собой вселенную известна из других мест Ригведы: см., например, IV, 18, 5), а прямо противоположного действия - уменьшения до предельно малого вида.
Однако в Ригведе (X, 99, 5) связанная с Индрой «муравьиная» тема обнаруживает один инверсированный мотив, в котором Индра сам вступает в конфликт с муравьихой [11 с. 329], лишив её укрытия [15, s. 483-484] или, согласно другому толкованию, одежды, формы, облика [13, s. 311].
Мотив, содержание которого в более общем виде можно обозначить как «обида, наносимая Индрой малому созданию», сохраняется в постведийский период и получает более детальную разработку в «Махабхарате». Речь идёт об известном эпизоде конфликта между Индрой и валакхильями. В древнеиндийской мифологии валакхильи - мудрые карлики величиной с большой палец руки каждый, почитаемые за чистоту и добродетель. Считается, что насмешка над валакхильями не проходит безнаказанной даже для богов [2, с. 211]. В «Махабхарате» (I, 27) рассказывается о том, как великий мудрец Кашьяпа, желая обрести потомство, совершал жертвоприношение и попросил Индру, а также отшельников валакхильев, принести жертвенного топлива: «Однажды, когда Кашьяпа, владыка тварей, желая (приобрести) потомство, совершал жертвоприношение, риши, боги и гандхарвы оказали ему помощь. И Кашьяпа приказал тогда Индре, а также отшельникам валакхильям и тем, кои принадлежали к другим племенам богов, принести жертвенного топлива. И властитель Шакра (т.е. Индра - А.Д.) взял по своим силам ношу дров, подобную горе, и понес ее без малейшего труда. Вот он увидел по дороге маленьких риши ростом с большой палец, которые несли вместе один стебелек от (листа) дерева палаша. Они были тощи телом, так как вследствие многочисленных аскетических подвигов были лишены пищи. Слабосильные, они очень страдали, (попав) в след от копыта коровы, наполненный водою. И охваченный изумлением Пурандара (т.е. Индра - А.Д.), гордый своей силой, посмеялся над ними и быстро прошел мимо, с пренебрежением перескочив через них. Тогда они сильно разгневались и опечалились. И предприняли они тогда великое дело, которое привело в ужас Шакру» [6, с. 97-98]. Оскорблённые и разгневанные валакхильи предались суровой аскезе, вследствие которой Винатой, супругой Кашьяпы, был рождён грозный противник Индры владыка пернатых Гаруда [6, с. 98-99]. Итак, громовержец Индра и здесь наносит обиду малым существам, но должен претерпеть за это наказание от маленьких, но очень гневных созданий.
В эпосе, где образ Индры отличается амбивалентностью [9, с. 63], смысл обиды целиком перемещается в этическую плоскость и состоит в высокомерной насмешке Индры над малостью и бессилием крошечных праведников. А. Губернатис, сопоставив этот сюжет «Махабхараты» с фольклорными текстами о помощи благородных героев тонущим муравьям, приходит к выводу, что валакхильи являются вариацией муравьёв: "Die Zwerg-Einsiedler, welche ein Blatt auf einem Karren fortschaften und beinah' in dem Wasser, das in der Fussspur einer Kuh steht, ertrinken, und die Indra fluchen, welcher lächelnd vorbeigeht, ohne ihnen zu helfen, im Mahâbhârata sind eine Variation dieser selben Ameisen" («Маленькие отшельники, тянувшие один лист на тележке и едва не утонувшие в заполненном водой следе от коровьего копыта, а также предавшие проклятью Индру, который, смеясь, прошёл мимо и не оказал им никакой помощи, являются в Махабхарате вариацией этих самых муравьёв») [14 s. 373]. Действительно, разве едва заметные в траве создания, тянущие стебелёк, - не зримый образ муравьёв? «Муравьиные» элементы данного эпизода прослеживаются в имени Винаты, означающем собственно «Муравьиха» [10, с. 124], которая по молитве разгневанных валакхильев родила Гаруду. Возможно, следует упомянуть и значение имени сына Гаруды - Вальмики - «Муравейник» [10 с. 102].
Что даёт для понимания данного мотива нартовский эпос? Способность Батраза к превращению в муравья определённым образом связана с его происхождением. Отец Батраза - прославленный нарт Хамыц, а мать из рода малорослых людей (в разных вариантах они выступают под разными именами: Быцены, Камбадата и т. д.), живущих под землей. Для нашей темы особую важность представляет один из вариантов сказания о женитьбе Хамыца, по которому входом в их подземное жилище является муравейник. Хамыц встречает охотника из племени малорослых людей Камбадата и, пораженный его силой и ловкостью, желает породниться с ним, взяв в жены девушку из этого племени. Маленький охотник соглашается и объясняет Хамыцу, как найти его жилище: "Лигъз будурмæ ку рахъæртæн, уæдта мæ еу къах фæрсмæ дардзæнæн, 'ма зæнхæ ауæдзæгæнгæ цæудзæнæй сауæнгæ мулдзугути гобати уæнгæ. Гъе уоми 6а дин зæнхи буни - мæ хæдзарæ" («Когда доберусь до чистого поля, отведу в сторону ногу и поеду, оставляя ею борозду вплоть до самого муравейника. Вот там, под землей, и находится мой дом») [7, с. 447]. В назначенный день нарты отправились к подземным жителям за своей невестой: "Ауæдзæбæл цæун байдæдтæнцæ 'ма еу мулдзугути гобатмæ бахъæрдтæнцæ. Загъд син куд адтæй, уомæ гæсгæ уоми æрлæудтæнцæ: сæ бæхтæй куд æрхизтæнцæ, уотæ ба сæмæ Камбæдати фæсевæд мулдзугути гобати бунæй исгæппитæ кодтонцæ, сæ нимæттæ, сæ топпитæ, æндæртæ син зæнхи бунмæ нийистонцæ, уæдта син дуар исигон кодтонцæ 'ма син сæ бæхти дæр æма сæхе дæр уордæмæ никкодтонцæ" («Пошли они по борозде и добрались до муравейника. Остановились там, как и было им сказано: только стали слезать они с лошадей, как из-под муравейника повыпрыгивала к ним молодежь Камбадата, забрали их бурки, ружья и прочие [вещи] под землю, затем открыли двери и завели туда лошадей и самих [нартов]») [7, с. 448]. Возможно, в эпосе существовало прямое отождествлении малорослых подземных жителей с муравьями, что в известной степени подтверждается и теми их свойствами, которые определенно соответствуют «муравьиным»: они малы, но обладают невероятной физической силой и ловкостью [7, с. 24, 31, 40-41], мудры и проницательны, способны даже читать мысли [7, с. 8, 11], но в то же время вспыльчивы, гневливы и не терпят обиды [7, с. 5, 6, 9].
Надо полагать, не случайно мотив обиды, наносимой маленькому персонажу, связан здесь именно с матерью Батраза. Она (как и весь её род, отличающийся благочестием) не выносит ни малейшего упрёка, крайне гневлива и своевольна. Поэтому для Хамыца главное условие счастливой семейной жизни - не обижать никоим образом свою молодую жену и оградить её от насмешек, что по существу означает (и в текстах об этом прямо говорится) полную изоляцию от нартов, известных своим острословием. Все эти трудности, однако, не пугают Хамыца, и не удивительно - его молодая жена столь прекрасна, что ночью от её сияния спальня озаряется дивным светом [7, с. 20], а кроме того, он небезосновательно надеется, что женщина из такого могучего, хотя и малорослого, племени подарит ему славного наследника [7, с. 5, 12, 19]. Хамыц укрывает жену в медной башне, откуда она никогда не выходит, но всё же обида настигает малорослую красавицу, и она вынуждена навсегда покинуть мужа [7, с. 6].
Ж. Дюмезиль справедливо определил значение этого мотива как «запрет Мелюзины» [5, с. 135]. Однако в средневековой европейской мифологии фея Мелюзина запрещает мужу видеть её в определённые дни лишь потому, что в эти дни она превращается в змею [12, с. 136-137], в то время как запрет жены Хамыца касается недопустимости насмешек, упрёков и оскорблений в её адрес, чаще всего связанных с её малым ростом. Поэтому нельзя не согласиться с мнением К. Вьеля о том, что узкий термин «мелюзиновый» не охватывает всех элементов данного мотива [1, с. 188] и, в частности, раскрываемую в этическом ключе бинарную оппозицию «малый - большой».
В большинстве вариантов злокозненный Сырдон обнаруживает жену Хамыца (в башне, дома или на пиру в потайном кармане Хамыца) [7, с. 21, 22, 35, 37] и высмеивает её перед нартами за малый рост или другие недостатки [7, с. 6, 9]. Арсенал его острот и унижений разнообразен, но мы особо отметим один вариант, в котором Быценон, так же как и валакхильи в приведённом эпизоде из «Махабхарты», из-за своей малости не способна преодолеть незначительное препятствие, и подвергается за это уничтожающим насмешкам Сырдона: «Уыдисны йæ дæргъ у, уылынг йæ уæрх у, уисойы сæрты ахизын нæ фæразы» (Высота её - четверть, ширина - пядь, не в состоянии [она и] через метёлку перешагнуть) [7, с. 15]. Для нас важна суть происходящего: обида Быценон - это всегда следствие её обнаружения, снятия покрова тайны, если угодно, разоблачения, словом, лишения того укрытия, в котором она пребывала.
Во многих вариантах жена Хамыца днём скрывается под обликом лягушки, а ночью становится прекрасной девушкой [7, с. 20, 29, 34, 43-44, 55, 58, 71]. В двух случаях лягушачья оболочка (или «черепашья рубашка») и является её главным и настоящим укрытием, без которого она не может жить на земле [7, с. 34-35, 588]. Рассматривая этот нартовский мотив, Кристоф Вьель точно определяет его суть: «Недопустимо, чтобы её «раскрыли», лишив покрова, или просто увидели» [1, с. 188]. Сырдон [7, с. 6], а в другом случае - Хамыц [7, с. 588], лишают несчастную этого покрова, и она вынуждена вернуться в отеческий дом.
В «Махабхарате», как и в нартовском эпосе, мотив обиды маленького персонажа напрямую связан с рождением великого героя: по молитве обиженных валакхильев на свет появляется Гаруда, так называемый "Индра пернатых" [6, с. 98-99], а беременная жена Хамыца после нанесённой ей обиды перемещает зародыш на спину Хамыца, откуда вскоре и рождается непобедимый стальной Батраз [7, с. 6, 9, 15, 21, 23]. Оба несут на себе отпечаток драматичных обстоятельств своего рождения. Оскорбление, так или иначе повлиявшее на их появление на свет, очевидно, определило то огромное значение, которое отводится в их героических деяниях совершению мести. Гаруда мстит нагам (змеям) за свою мать, Батраз - мстит за отца, хотя, как мы знаем, у него могут быть претензии к нартам и за трагическую судьбу своей матери. Нельзя не упомянуть одну довольно специфичную черту, сближающую Гаруду с Батразом. Гаруда - противник нагов и их поедатель. Похожая «гарудинская» черта, правда, без такой же мотивировки, прослеживается эпизодически и у Батраза, которому также приходится иногда по злому умыслу противников поедать пресмыкающихся: «Стæй сæм мидæмæ хæжармæ башыди æмæ йæм жæбидыр радтой. Залиаг кæлмытæ жы ныппæрстой, æртæ залиаг калмы, æмæ йыл ысхæшыди Батраж æмæ йæ банызта. Æмæ сын журы: "- Бас кæм уа, уым туратæ дæр вæййы". Уыдон афтæ æнхъæлдтой кæлмытæ аныхъуырдта æмæ йæ амаржысты. Уый растад æмæ рафардæг» (А после зашёл к ним Батраз, и они ему поднесли турий рог. Бросили они туда залийских змей, трёх залийских змей, но Батраз принял этот бокал и выпил его. И говорит им: "- Где бульон, там и куски мяса [попадаются]". Они думали, что он проглотит змей и они убьют его. А он поднялся и ушёл оттуда) [8, л. 91].
Подведём итог. Мотив обиды матери Батраза и её ухода от мужа, хотя и весьма близок к мотиву «запрета Мелюзины», распространённому в европейском фольклоре, тем не менее, несёт в себе архаичные черты, которые находят соответствия в ведийской и постведийской мифологии грозового бога Индры: нарты (Хамыц или Сырдон) наносят оскорбление матери Батраза из рода малорослых жителей подземного мира, имплицитно соотносимых с муравьями, так же как Индра наносит обиду муравьихе или (в эпосе) мудрецам-карликам, трактуемым как вариация муравьёв.
Хотя здесь и не прослеживается совпадение ролей Индры и Батраза, важен факт включённости данного мотива в представления об этих родственных грозовых персонажах. В обоих случаях обида, наносимая малому созданию, приводит к рождению великого героя и в мифологическом смысле представляет собой этическое переосмысление бинарной оппозиции «малый - большой», составляющей основу значительного числа архаичных мифов.
Рецензенты:
Кобахидзе Е.И., д.и.н., доцент, ведущий научный сотрудник ФГБУН Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РCO-Алания, г. Владикавказ.
Дзаттиаты Р.Г., д.и.н., ведущий научный сотрудник отдела археологии ФГБУН Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РCO-Алания, г. Владикавказ.
Библиографическая ссылка
Дарчиев А.В. НЕКОТОРЫЕ ДРЕВНЕИНДИЙСКИЕ АНАЛОГИИ К «МОТИВУ МЕЛЮЗИНЫ» В СКАЗАНИЯХ О РОЖДЕНИИ НАРТА БАТРАЗА // Современные проблемы науки и образования. – 2013. – № 6. ;URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id=10939 (дата обращения: 19.04.2024).