Истории формирования казачьих общин на пространстве Восточной Европы посвящено много трудов. В частности, является информативной статья В.А. Сопова [10], докторская диссертация В.П. Водолацкого [3], А.Г. Масалова. [7] В этих работах авторы затрагивают вопросы происхождения казачества, его ранних этапах становления и развития. Несмотря на весомые исследования по данной теме, тем не менее, открытыми остаются ряд вопросов. Так, не решен вопрос о том, чем считать казачество - этносом или сословием, а эта неопределенность существенно влияет на политизацию современного казачьего возрожденческого движения. Не решен до конца вопрос об истоках казачества: одни исследователи (н-р., Н.Карамзин, С.Ауский и др.) в основном и в общих чертах констатируют тюркское происхождение казачества в восточноевропейском регионе [5], вторые считают казаков особым народом, возникшем из смешения славяноруссов и тюрков на востоке Европы, третьи же (В.О.Ключевский, С.М. Соловьев, В.А. Потто и др.) видят в них славянские этногруппы («беглохолопская» версия).
Не определенны хронологические рамки возникновения казачества, в основном авторы констатируют, что в 16 веке оно выходит как самостоятельная сила, хотя истоки его как особой общности фиксируются много ранее. Так же представляет несомненный интерес вопрос о взаимоотношении казачества и центральной власти в истории дореволюционной России. Как известно до того, как казачество стало сословием в составе вооруженных сил Российской империи, они зачастую являлись организаторами массовых антиправительственных выступлений и мятежей. До момента их окончательной интеграции в состав российской армии в 18 веке, казаки бывали как союзниками, и когда им было не выгодно, являлись главными мятежниками. В связи с этим, их безоговорочно невозможно причислять ни к апологетам, ни к противникам власти.
Один из главных вопросов казачьей истории - это вопрос казачьей самоидентификации. Зачастую, рядовые казаки, говорящие на русском языке, ощущают свое отличие от остальных русских, подчеркивая, что у них с «московитами» мало общего: «Я де не Москаль, но Русской, и то по Закону и вере Православной, а не по природе». [9] Как отмечает В.М. Безотносный, «В силу специфических черт и сочетания исполняемых военных и хозяйственных функций... имелись не только отличия, но даже определенная отчужденность казачества от остального населения России». [2] С другой стороны, достаточно многочисленная часть представителей казачества не ставит знаков различия между собой и русскими, украинцами.
Открыт вопрос о конфессиональной составляющей казаков. Несомненно, что в своем подавляющем большинстве лица, сегодня причисляющие себя к казачеству, относят себя к Русской православной церкви. Вместе с тем, на Северном Кавказе, в частности на Тереке, отчетливо зафиксированы казаки - старообрядцы. Кроме того, в составе казачества имелись и представители других конфессий. Например, в послужном списке легендарного командира 1-го Полтавского кошевого атамана Сидора Белого полка Кубанского казачьего войска (1910-1915 гг.), командира 2-й Кубанской казачьей бригады сводной Казачьей дивизии (1915-1917), генерал-майора Эльберта Асмарзиевича Нальгиева, этнического ингуша, записано: из казаков Терской области, вероисповедания магометанского.[1] Многие калмыки, как буддисты, так и крещенные, несли службу в составе восьми казачьих войск: Донского (1737-1917), Уральского (1724-1917), Астраханского (1737-1917), Ставропольского калмыцкого (1737-1842), Оренбургского (1750-1917), Кавказского линейного (1832-1860), Екатеринославского (11788-1796), Терского (1860-1917) и четырех отдельных казачьих полков. [4] Следовательно, казачество не только в этническом, но и в конфессиональном отношении не являлось монолитной структурой, хотя доминирующей конфессией со временем стало православие.
Неопределенность представлений казаков о самих себе служит зачастую предметом спекуляции со стороны политических технологов и исследователей, спекулирующих на отсутствии источников по проблемным моментам истории казачьих общин. В попытках определиться с казачьей идентификацией следует согласиться с утверждением, что 16 век - время выхода казачества на международную арену в качестве самостоятельной и независимой силы. Оно вступило в мирные и конфликтные связи со славянскими, тюркскими и кавказскими народами. Особенно сильно это ощущалось на примере гребенского и в последующем терского казачества, которое обитало на Северном Кавказе. Учитывая славянский компонент казаков, нельзя не отметить, что в культурном отношении казаки здесь испытывали значительное влияние на себе со стороны кавказских и других народов. Это не могло не сказаться на ментальных и культурных традициях казаков. Мобильность казачьих общин обеспечивала свободное передвижение по системе сухопутных волоков и водным сообщениям. Не удивительно, что в его составе вливались представители разных национальностей. Надо полагать, что это накладывало в те времена отпечаток на государственно-политическое самоопределение казачества, поскольку только в 18 веке произошел процесс окончательной интеграции казаков в состав вооруженных сил Российской империи. С данного момента казачество формируется не стихийно, в этих процессах определяющую роль играет уже государство.
Так, во время завоевательной войны на Кавказе, в состав кубанских и терских казаков было зачислено большое число государственных крестьян из Малороссии, Украины, Воронежской и других губерний центральной России, для формирования из местного казачества многочисленного и самостоятельного военного и колонизационного факторов. Это создает проблемы в идентификации казачества как особой группы, поскольку государственно-колонизационная парадигма, как верно отмечает А.Г. Масалов, достаточно верно характеризует генезис «служилого» казачества, но не обеспечивает репрезентативность исследований предшествующих периодов. [7]
Ранее отмечалось, что казачество не являлось монолитной структурой. Долгое время даже с момента функционирования в рамках вооруженных сил России наблюдались существенные социокультурные отличия донских казаков от запорожцев, запорожцев от терских казаков и т.д. Отличия эти были столь существенны, что даже выражались в военной тактике и вооружении. Теофил Лапинский в своём труде характеризует неоднородность казачьего войска на Северном Кавказе: «донские казаки на Кавказе не на своём месте. Этот кавалерист с его чрезмерно длинной пикой, привыкший блуждать взором по бесконечным степям своей страны на степном коне, не привыкший к лесным тропам, не может быть полезен между высокими горами, лесами и кустами» [6]. А казаков линейных он оценивает следующим образом: «линейные казаки образуют прекраснейшее войско на Кавказе и являются грозой восточных горцев. Не уступая им в дикости, жестокости, варварстве и смелости, они превосходят их военной организацией, имеют лучшие оружие и лошадей. Их одежда, вооружение, сёдла и уздечки лошадей отличаются только лучшим качеством...Екатерина II положила основание этим казакам на Тереке» [6]. Здесь мы видим, что Теофил Лапинский оценивает существенные различия донских и линейных казаков с точки зрения их военной целесообразности и функциональной адекватности.
В связи с этими данными можно сделать вывод: казачество Северного Кавказа изначально формировалось как конгломерат выходцев как с российских губерний, Дона, так и с Украины и приграничных к Польше регионов, что свидетельствует о неоднородности казачьей общности и специфики формирования его на Северном Кавказе. Станицы образовывались правительством и формировались из украинцев и российского казачества, а так же крестьян русского происхождения. Вследствие данных условий и обстоятельств, происходило их смешение как друг с другом, так и с горцами Северного Кавказа. Несмотря на то, что в период войны на Кавказе, казаки воевали против горцев, они подверглись мощному культурному влиянию со стороны кавказских народов. Это нашло отражение в том, что российское командование закрепило элементы кавказской одежды и оружия в качестве военной уставной одежды для казаков. Условия войны и мира на Кавказе, постоянное соседство казаков с горцами оставило свой отпечаток на ментальных установках казаков.
Первая половина 18 века является значимой вехой в истории казачьих формирований. В 1723 году был ликвидирован принцип выборности атамана казачьей общиной. Атаман стал наказным, что означало: казачество окончательно вошло в орбиту российской государственности. С данного момента всякая стихийность, присущая казачеству уступает место подчинению государственной власти, которая взялась организовывать казачьи формирования в соответствии с принципами, характерными для вооруженных сил России, оставляя за казаками специфические элементы культуры и быта, которые вследствие постоянных передислокаций начинают постепенно нивелироваться. Окончательно процесс превращения донских, запорожских, терских и др., казаков в более монолитную структуру завершается с введением формы, положенной по уставу армии.
Территории Южного и Северо-Кавказского федеральных округов можно смело отнести к региону, в котором сильны казачьи традиции. Для казаков вышеназванных регионов актуален вопрос: возможно ли проследить генетическую преемственность, в частности современных краснодарских и ростовских казаков с запорожскими и донскими казаками 16 века? Данный вопрос является основным для казачьей самоидентификации. Представляет интерес статья Юрченко И. Ю. [13], в которой автор приводит выводы генетических исследований 2009 года на Дону и Кавказе. Опираясь на результаты генетических изысканий, И. Юрченко признает, что вопрос о ранней казачьей истории все еще открыт, поскольку население, заявляющее о себя как казачество, в генетическом отношении в своем подавляющем большинстве имеет связи с русскими южных областей и украинцами.
Очевидно, что исследование современных групп, относящих себя сегодня к казачеству, вряд ли может дать ответ на вопрос - каким в этногенетическом отношении было казачество днепровских засек 16 века, или казачество Дона того же периода. То, что группа лиц, на сегодня относящая себя к казачеству на территории Южного и Северо-Кавказского федеральных округов, в генетическом отношении является близкой к русским и украинцам - не удивительно, так как в конце 19 века власть переселила одних только украинцев на территории Северо - Западного Кавказа числом, которое достигает несколько десятков тысяч человек. В то время как самих казаков было гораздо меньше, чем переселенцев, не являвшихся по происхождению казаками. Такие переселения русских и украинских крестьян, которые распределялись, в том числе и по казачьим станицам, были весьма многочисленны [5].
Возвращаясь к статье И.Ю. Юрченко, следует отметить, что его рассуждения и доводы вполне логичны и обоснованы: «...наличие неславянских и в том числе кавказских и тюркских компонентов в этническом облике российского казачества нельзя сегодня подвергать сомнению». [13] Вместе с тем, приходится признать, что трактовка полевых генетических изысканий относительно ранней казачьей истории не имеет практической ценности, так как образцы для анализа были взяты у современных жителей Южного федерального округа. В идеале для подобного эксперимента нужно было найти круг лиц, в отношении которых можно было быть уверенными, что они потомки ранних казаков 16 века. Это на сегодня является проблематичным. Второй выход - генетические исследования старинных захоронений казаков, чья принадлежность может быть достоверно установлена, что также непросто.
Итак, в вопросе раннего формирования казачества при современном уровне исторических знаний невозможно сделать окончательные выводы о генезисе казачества, можно только констатировать, что это сложное саморазвивающееся этносоциальное явление. [11] Это затрудняет процесс определения статуса казачества и его идентификации как определенного типа общности. Нельзя не согласиться с мыслью О.В. Матвеева, что для выяснения происхождения казачества «необходим комплексный полинаучный подход, интегрирующий в своей сути социальное, этническое, «государственное» начала в вопросе происхождения казачества» [8]. В данном направлении необходимо скоординированное действие историков, этнологов, антропологов и других представителей гуманитарных и естественных наук.
Рецензенты:
Сабанчиев Х.-М. А., д.и.н., профессор кафедры культурологи, этнологии и истории народов КБР, ФГБОУ ВПО Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, г. Нальчик.
Бгажноков Б.Х., д.и.н., заведующий отделом этнологии и археологии Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований, г. Нальчик.