В последнее время во всех языках мира наблюдается огромный приток заимствований из английского языка. В основном это связано с обыденным разговорным общением или узкоспециализированными предметными областями. Множество заимствований входят в принимающий язык вместе с денотатом, однако существуют и такие, которые являются дубликатами уже имеющихся лексем современного русского языка. Это так называемая дань моде, данные лексемы находят свое место преимущественно в текстах медийного дискурса и в обиходном общении (в частности, в интернет-дискурсе). Многие лексемы подобного рода не полностью морфологически освоены русским языком и либо употребляются в их изначальной форме, либо претерпевают транслитерацию. Подобные заимствованные понятия не всегда представляют полный эквивалент русскоязычному понятию, именно в связи со своей необычной формой они несут в себе и имманентно заложенные оттенки смысла, репрезентируемые в составе либо формой, либо аллюзивными коннотациями.
В данном исследовании выявляются и анализируются основные особенности ноэматической и семантической адаптации новейших заимствований из американского варианта английского языка, которые либо фиксируются в русских лексикографических источниках, либо являются авторскими и окказиональными.
Ассимиляция англицизмов на семантическом уровне рассматривается на основе современной филологической феноменологической герменевтики. Исследуется процесс трансформации семантической структуры, т. е. адаптации основного доминантного значения структуры внутренней формы принимаемого слова в принимающем языке. В данном процессе необходимо различать первичные адаптационные изменения ноэматической структуры смысла в единичном окказиональном акте интендирования и происходящие затем процессы в заимствованном понятии, которое изначально представляет собой «внутреннее понятие», о котором можно сказать следующее: оное относится к сфере рефлексивной реальности и представляет собой интуитивно осознаваемый в рамках определенной лингвокультуры наиболее общий метасмысл (именной, глагольный и т.п.). При заимствовании в другую лингвокультуру данные метасмыслы могут изменяться и чаще всего претерпевают трансформацию дифракции и модификации. Дальнейшая реализация в конструкте заимствованной единицы в речи, т. е. ее распространение и употребление ограниченным числом членов лингвокультурного сообщества, приводит нас к понятию «невербализованному», ищущему свою репрезентацию в языковых структурах и формирующему рефлексивную составляющую «вербализованного понятия», которое в свою очередь рассматривается в слое мысле-коммуникации в определенном ближайшем контексте, в результате чего происходит переосмысление понятия и введение в его смысловую структуру дополнительных коннотаций. Вербализованное понятие при этом приобретает статусную характеристику в концептуально-валерной системе и далее может рассматриваться как «концептуализированное». При этом в рамках первичной или дальнейшей адаптации возможно усмотреть несколько типов трансморфемизации: «нулевая или же ее полное отсутствие (перенос в язык-реципиент свободной морфемы языка-источника), частичная (перенос иноязычной связанной морфемы - суффикса - в язык-реципиент) и полная (замена суффикса из языка-источника соответствующим суффиксом из языка-реципиента)» [3, c. 135]. При этом процесс внешней адаптации вербализованной структуры может происходить вне зависимости от адаптации внутренней формы слова. Данные процессы параллельны и обычно связаны лишь опосредованно, ведь полное герменевтическое распредмечивающее понимание предполагает о-сознание деривационных моделей и трансформирующей рефлексии, а значит, и возможность в полной мере использовать средства вербализации принимающей языковой системы.
Казалось бы необходимым в данном процессе наличие некоторой формы «переводческой адаптации», и обращение к понятию «перевода» часто связано с постулатом о принципиальной непереводимости, повторной творимости некоторых понятий. Однако в данном случае для нас ситуация перевода как такового представляет собой лишь фон для описания и анализа способов трансляции внутренней формы слова, а также иерархического состава ноэм в иную лингвокультуру. Безусловно, интересным в данном случае оказывается рассмотрение людической теории Григория Дмитриевича Воскобойника и Евгении Юрьевны Кунициной.
В своих исследованиях Евгения Юрьевна Куницина делает акцент на том, что «переводческая игра - нить онтологии, связующая художественное произведение, перевод и сцену». Но ведь аксиоматично, что некоторые тексты, в частности обиходно-разговорный пласт, или же интернет-коммуникация и сцена есть вещи несовместимые, это больше личностная сфера ноэматического распределения. В связи с этим некоторые контроверсные положения теории Евгении Юрьевны не применимы к анализу творимых и порождаемых по определенным моделям понятий и привлечения их «переводческой адаптации» в текстах принимающей лингвокультуры. Однако рассмотрение переводческой эпистемической игры в данном аспекте представляется достаточно перспективным направлением.
Так как мы рассматриваем любой тип дискурса как некую конвергентную систему концептуально-валерных отношений и как узуального, так и окказионального словоупотребления, то он коррелирует как с позитивистской, так и с феноменологической характеристиками переводческой эпистемы по Воскобойнику, а потому при ноэматической, а впоследствии и семантической адаптации некоторых заимствованных понятий переводческие термины «эквивалентность» и «адекватность» в тех трактовках, в которых они представлены в работе Григория Дмитриевича, являются взаимодополняющими понятиями. Следовательно, ключевая дихотомия Воскобойника применительно к нарративному типу дискурса стирается и не имеет эпистемологической ценности.
Однако проблема личностного и вторичного смыслопорождения в рамках рассмотрения механизмов передачи этимологических и исходных имманентно присущих первоначальному понятию аллюзивных ассоциаций в структуре как смысла, так и значения чрезвычайно актуальна.
На втором этапе семантико-ноэматической адаптации заимствованного понятия лингвокультура закономерно наталкивается на проблему категоризации и концептуализации имманентно присущих глубинных содержаний понятия. Безусловно, проблема выведения значения из смысла высказывания стоит в ходе данного процесса достаточно остро: действительно, лишь ядерная зона ноэм-доминант и ноэм-лингвокультурных-основ отвечает за выведение значения в узуальном употреблении конструкта, периферийные же области чаще всего не участвуют в образовании значения и представляют собой сферу творимости, а не закрепления.
Из данного постулата вытекает и вопрос, касающийся невозможности существования «объективного внутреннего смысла». В действительности исследователи, отвергающие его существование, правы лишь отчасти, если понимать «объективность» в узуальном смысле этого понятия - принимая во внимание «объективность» как интенциально заложенную характеристику продуцента, с точки зрения автора на первом этапе заимствования и переработки в процессе переосмысления понятия «смысл реален и объективен». Ведь авторская интенция предполагает структурирование и приписывание определенных «схем действования» по восприятию именно этого смысла. Определенный концептуальный смысл окказионального заимствованного понятия в рассматриваемых нами типах дискурса есть некий постулированный абстрактный объект, включающий определенные свойства, отношения и прежде всего на первом этапе категоризации «индивидные концепты», которые проходят дальнейшую процедуру верификации. Имеется в виду конечная форма существования понятия «концептуализированная», а значит, «обросшая», как мы уже говорили выше, дополнительными коннотациями и введенная в узус, т.е. приобретшая ноэмы концептуализации (внеязыковой значимости для лингвокультурного сообщества). Именно сонм данных ноэм концептуализации мы в нашей работе можем называть концептуальным смыслом, являющим собой лишь часть суперструктуры, характеристиками которой и являются свойства и отношения, представляющие собой метасвязи ноэм внутри «концептуального метасмысла». Под термином «индивидные концепты» (понятие было впервые введено Рудольфом Карнапом и рассмотрено еще Готтлобом Фреге, где они как объекты в косвенных контекстах относятся к области чисто ментальной, что для нас важно, ведь и ноэма является объектом рефлективной реальности) мы понимаем лишь периферийные ноэмы концептуализации индивидуально-авторской когнитивно-валерной системы, вне соотнесения их с лингвокультурной общей реальностью системы принимающего языка.
Вышеуказанные изменения происходят в рамках определенных моделей трансформации суперструктуры, которые подробно описаны в работе С.Н. Бредихина «Трансформации в речевом потоке: производство смыслов и управление деривационными моделями».
1. «Приписывание актуализированных квантов смысла тем или иным элементам системы, в нашем случае квантам суперструктуры, данная трансформация обусловлена константами ситуативности и темпоральности. Для каждого конкретного речетворческого акта, в зависимости от вертикального и горизонтального контекста, происходит актуализация» [1, c. 116].
2. «Повторное распредмечивание смысловых структур в соответствии с концептуально-валерной системой продуцента/реципиента, данный вид трансформации имеет в своей основе константу модальности» [1, c. 117]. В данном случае происходит перераспределение и возрождение компонентов смысла и значения в соответствии с интенцией продуцента в первичном заимствовании, в его системе координат.
3. «Определение валерности узловых квантов - определение места элемента структуры в акте порождения личностного смысла, что связывается с константой субъективности» [1, c. 118] порождения смысла и значения в определенном речевом акте. Это происходит при вторичном о-смыслении и о-культурации с одновременной трансморфологизацией элементов внешней формы вербализованного понятия, а также созданием того или иного доминантного ядерного смысла глагольного, адъективного или номинативного содержания. Предположим, что некоторые существующие в исходной лингвокультуре отношения метасвязей являются причиной глагольного типа номинации в системе языка, а это значит, что в языке субстантивного номинативного типа данная структурная особенность будет предполагать частеречную транспозицию в принимающем языке и наличие большого количества отглагольных существительных всех типов с сохранением имманентного аспекта процессуальности.
4. «Дифракция/переразложение существующих узлов структуры и наоборот; чередование возможностей интерпретации элементов структуры - базируется на операциях с ядерными структурами в корневых морфемах и аффиксах» [1, c. 119].
На процесс адаптации морфологической структуры и освоения в системе языка той или иной лексемы наибольшее влияние оказывают совпадения или же различия языковой системы исходящей и принимающей лингвокультуры. Так, например, различия в морфологическом строе (английский более аналитический, в то время как русский - синтетический и последовательно флективный) влекут за собой несовпадения, а соответственно переосмысления ассоциативных коннотативных компонентов многозначных аффиксов и их соответствующую трансморфемизацию.
Так, нулевой трансморфемизации в процессе адаптации внешней формы подвергаются сложные слова и аббревиатуры, ведь на первом этапе заимствования их морфологическая структура не о-сознается членами лингвокультурного сообщества принимающего языка.
Например: ИМХО (имхо, Имхо) - подвергается лишь транскрибции (англ. IMHO, «In my humble opinion»; в дословном переводе «По моему скромному мнению». Чаще всего имеет форму записи заглавными буквами. Этимологическое значение данной лексемы «по моему скромному мнению» в результате переосмысления потеряло ассоциативный оттенок минимизации категоричности и приобрело более генерализованное значение «по-моему», «я считаю», «полагаю». При этом в исходном варианте (англоязычном) различные модификации типа AISI (As I See It), IMNSO или IMNSHO (In My Not So Humble Opinion - по моему не такому уж и скромному мнению) имеют аллюзивный оттенок ироничности или же аллюзивное указание на верифицируемость некоторой информации в некотором сообществе, что не передается в переосмысленном заимствовании в русскоязычном дискурсе.
На втором этапе частичной трансморфемизации подвергаются англицизмы, сохраняющие в принимающем языке некоторые связанные морфемы, большей частью это полусуффиксы или суффиксы субстантивации, например -er и -ing. Например: Юзер (англ. User) - пользователь персонального компьютера, какого-либо программного продукта и т.п. В процессе адаптации не происходило кардинальных трансформаций суперструктуры смысла, хотя в русскоязычном лингвокультурном сообществе, в отличие от англоязычного, данная лексема имеет более узкую семантику и не применяется в его генерализованном значении пользователя любого устройства и продукта. Однако данное, казалось бы, транскрибированное слово в русском языке имеет полную парадигму склонения, а также участвует в словообразовании.
На втором этапе категоризации может происходить и полная трансморфемизация, которая вербализуется в замене морфологических компонентов лексемы соответствующими элементами принимающего языка. Это касается прежде всего интернациональных аффиксов, хотя это нельзя считать подлинным о-смыслением, так как о-смысление морфологизированного компонента происходило без привязки к семантической структуре полного понятия.
Например: пóстить (англ. to poste) - размещать в форуме сообщение (отдельно взятое сообщение в форуме, пост верхнего уровня называется корневым, иногда сабжем (англ. subject). Данная лексема полностью утратила все морфологические значения и их вербализаторы в принимающем языке и заменила парадигму спряжения русскими суффиксами и окончаниями, а также участвует в словообразовании в русских моделях, например: запóстить, (от англ. to post) - отправить сообщение в форум. Однако в процессе полной трансморфемизации и одновременного пере-о-смысления компонентов происходит и полная утрата некоторых прямых значений исходного понятия. Так, в вышеупомянутой лексеме нивелировалось значение POST - PowerOnSelfTest - проверка компьютера Биосом на работоспособность.
Все вышесказанное подтверждает предположение о том, что адаптация (как ноэматическая/семантическая, так и морфологическая) заимствованных понятий в системе рефлексивной реальности принимающей лингвокультуры и системе принимающего языка является многоплановым процессом, имеющим развернутую поэтапную структуру, охватывающую как процесс внешней адаптации морфемной структуры (а соответственно и включение заимствованного слова в систему грамматических категорий принимающего языка), так и внутренние адаптивные механизмы, происходящие в соответствии с моделями трансформации суперструктуры смысла.
Рецензенты:Ходус В.П., д.фил.н., заведующий кафедрой русского языка Гуманитарного института ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет», г. Ставрополь;
Гусаренко С.В., д.фил.н., профессор, декан факультета филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Гуманитарного института ФГАОУ ВПО «Северо-Кавказский федеральный университет», г. Ставрополь.